Девчонка из моего детства - [6]

— Леня, — она схватила меня за руки и заглянула в лицо, пытаясь поймать мой блуждающий взгляд, — Леня! Не переживай так. — Ее голос доносился будто бы сквозь вату. — Леня, — она быстро говорила мне в лицо, — Леня, не думай ничего. Ленька! Я же тебя люблю! Только тебя одного, я ни на минуту о тебе не забывала, я все время думала о тебе, но я не могла приехать. Я очень хотела приехать, но смогла только сейчас. Я чуть с ума не сошла, когда меня родители увезли. А может, и сошла, я не знаю. Ты, только ты мне был всегда нужен. Кроме тебя у меня вообще никого не было, а не то что Валерки! Ленька! Леонид! Это было искусственное оплодотворение! Боже мой!

— Господи, Лена! Зачем?! Зачем!?

Я уже ничего не соображал. Кое-как, разбрасывая все вокруг себя, не попадая руками в рукава пиджака и схватив, что подвернулось под руку, я, одеваясь на ходу, выскочил на лестничную клетку и помчался вниз со второго этажа, перешагивая по несколько ступенек. Я бежал от этой женщины, как от огня, я был в смятении, и хотел только одного — скрыться от нее как можно дальше, а в голове, вместе с пульсом, билась одна мысль: «Зачем ей нужно было это искусственное оплодотворение от Валерки? Зачем?.. Зачем?.. Зачем?..» А ведь раньше я считал себя спокойным человеком. Наивно полагая, что к тридцати годам у меня уже притупились, перегорели все чувства, какие только есть в человеке, я расслабился и никак не ожидал от судьбы сюрпризов. Черствое сердце за последние годы начинало биться чаще только когда я поднимался пешком на верхние этажи, меня не трогали ни футбольные матчи, ни политические разоблачения по телевизору, а женщины… Женщины были все случайные, они хотели лишь недолгих развлечений, и я платил им той же монетой.

От Лениных слов оклемался я довольно быстро и обнаружил себя в маршрутке. Видимо, я инстинктивно выбрал нужный мне номер, и теперь она равнодушно увозила меня прочь от дома в сторону нашей конторы. Как я и хотел. За окнами расцветал день, ощущение скорости да уносящаяся назад яркая зелень деревьев, торчащая по сторонам дороги, приятно успокаивали, и я окончательно пришел в себя. Я начал украдкой оглядывать себя, чтобы проверить, нормально ли я оделся впопыхах. Оказалось, что только шнурки не завязаны, а все остальное было в порядке, и никто в салоне маршрутки не обращал на меня внимания. О Лене думать не хотелось. Совсем не хотелось. Я, конечно, позорно бежал от нее, выказав тем самым неприсущую настоящему мужчине мягкотелость, но она все поймет. Она обязательно поймет, что только действительно неравнодушный к ней человек может сорваться подобным образом, что слишком много ощущений было у меня за эти неполных три дня, и что никто, никто не любит ее так, как я. Уж это-то она обязательно поймет. А колеса машины исправно наматывали километры один за другим, в приоткрытое окно с монотонным шумом врывался воздух и в голове все становилось на свои места. Захотелось есть, и я, не заботясь о неразумно потраченных деньгах, попросил водителя притормозить у ближайшего летнего кафе, которых в нашем городе с приходом теплого времени года появляется великое множество.

Поглощая необычайно вкусную пиццу, я трезво и удивительно холодно размышлял о своем бегстве. Что, собственно, меня так отпугнуло? То, что здесь, так сказать, замешан Валерка? Нет, не может быть, ведь я даже не знаю, каким он стал теперь. Искусственное оплодотворение? При мысли об этом неприятно кольнуло сердце. Скорее всего так оно и есть, но теперь мне казалось это не таким уж из ряда вон выходящим событием. Ну, искусственное, да, искусственное, что такого? Может, Валера сам не мог зачать. Хотя она же сказала, что у нее никого, кроме меня, не было — выходит, что и не пробовал. Гм. Вот она, странность. Рассуждать об интимной жизни других людей было как-то неловко, даже мысленно. Но с другой стороны, меня это настолько сильно касалось, что не думать об этом было просто невозможно. Наиболее простым решением было бы спросить все у Лены, но тут возникал другой вопрос: хочу ли я знать ответы, готов ли я к ним? Вот это-то и нужно было понять в первую очередь. Слишком уж живо воспоминание о том, как я себя вел час назад в квартире. Нужно было позвонить домой. Как она там? Я быстро допил апельсиновый сок, который купил вместе с пиццей, и пошел искать таксофон. Можно было, конечно, доехать до работы и позвонить оттуда, тем более что рабочий день уже начался, но мне не терпелось скорее узнать, как же она там. Таксофон оказался рядом, в остановочном павильоне, но дома почему-то было занято. Я звонил минут пятнадцать, борясь с чувством долга перед конторой, которое призывало меня немедленно отправиться на работу. Удивление нарастало, но сознание трудовой дисциплины всетаки взяло верх над любопытством, и я, так и не дозвонившись, поехал на работу. С кем это она так долго может разговаривать по телефону в городе, где не бывала с детства?

* * *

Весь день я звонил домой. С того момента, как я приехал в контору, телефон у меня дома был свободен, но никто не отвечал — в трубке будто бы поселились длинные гудки. Лена ответила только в пять вечера, когда я уже сильно волновался, не ушла ли она от меня совсем, и голос у нее был какой-то вялый. Я извинился за то, что убежал утром, рассказал ей, что звонил целый день, а она ответила, что заснула и проспала все это время. Я спросил, почему у нее такой вялый голос и не связано ли это со мной. Она попросила, чтобы я не брал слишком много в голову, все уже забыто, а что касается голоса, то, наверное, это со сна. Мы помолчали, и она сказала, чтобы я приезжал быстрее, на что я с радостью ответил, что уже выезжаю. Таким образом, недоразумение опять было разрешено быстро и безболезненно. Я почувствовал прилив благодарности к этой женщине, которая не придала особого значения моему постыдному бегству.