Девадаси - [2]

Мало кто осмеливался покидать деревню в тот час, когда в джунглях пробуждалась таинственная ночная жизнь, однако Гита бесстрашно открыла ворота и быстро пошла по направлению к мрачной чаще.

Извилистая тропинка едва угадывалась в густых зарослях. Порой жгуты лиан цеплялись за плечи, задевали лицо, и Гита нетерпеливо отстраняла их рукой.

Кругом трещали цикады, перекликались ночные птицы. Сквозь узоры листвы пробивалось сияние сверкающей россыпи звезд.

Женщина не испытывала страха ни перед тем, что собиралась сделать, ни перед собственной гибелью. Если на нее нападет дикий зверь, она будет избавлена от бремени жизни, в которой так много забот и так мало радости. Что касается другого…

Гита была далеко не единственной, кто поступал подобным образом. Соседям можно сказать, что ребенок умер. Никто ничего не заподозрит, а если заподозрит, то не осудит. Выдать замуж семь дочерей, семь раз приготовить приданое под силу лишь богачу из высшей касты, но никак не бедному шудре!

Быть может, своим поступком она разорвет бесконечный круг, боги поймут свою ошибку и наконец подарят им с Раму сына!

Едва ли у нее достало бы сил живьем закопать девочку в землю, как делали иные люди: она положила малышку на траву в стороне от тропинки и быстрым шагом вернулась обратно.

Утром Раму с удивлением увидел, что новорожденная исчезла.

— Гита, — он тронул жену за плечо, — где девочка?

Женщина открыла глаза, и они предательски забегали.

— Не знаю.

— Как не знаешь?!

Разбудили дочерей. Те ответили, что ничего не видели и не слышали.

— Ее унесли духи или утащил дикий зверь, — попыталась объяснить Гита, но Раму не верил.

— Не лги, — сурово произнес он. — Что ты с ней сделала? Если не скажешь, я не найду покоя ни в этой, ни во всех последующих жизнях!

У него было такое выражение лица, что женщина сдалась.

— Я отнесла ее в джунгли и оставила там, — тихо сказала она.

— Ночью?!

— Да.

Наступила оглушающая тишина. Раму не знал, что делать: кричать, бить жену? Каменное спокойствие Гиты внушало мысль о том, что она сошла с ума.

Мужчина молча поднялся и вышел из хижины.

Он догадывался, по какой тропинке шла жена. Раму не сомневался в том, что ребенка давным-давно съели дикие звери, и все же какая-то неумолимая сила вела его вперед.

На кронах деревьев висели клочья тумана, который постепенно исчезал, растворяясь в утреннем воздухе. Когда он окончательно растаял, джунгли стали походить на безбрежный зеленый океан. Деревья и траву покрывала обильная роса, которая быстро высыхала под лучами горячего солнца.

Вскоре Раму различил сквозь птичий щебет тонкий детский плач и его сердце радостно забилось. Он побежал на этот звук с таким чувством, словно услышал глас божества.

Девочка лежала в траве, разметав пеленки, и громко кричала. Раму не выдержал и прослезился. Какая она терпеливая и сильная, какой у нее звонкий голос!

Он взял дочь на руки. Она насквозь промокла и замерзла, но мужчина не сомневался в том, что ребенок выживет. Боги дали понять, что им не нужна такая страшная жертва!

Вернувшись назад и войдя во двор, Раму поискал глазами жену. Как большинство деревенских женщин, на другой день после родов она встала с постели и занялась повседневными делами. Сейчас Гита сидела на корточках, повернувшись к мужу худой напряженной спиной, и с привычной ловкостью смешивала солому с коровьим навозом.

Раму окликнул женщину, она обернулась, и он увидел, что ее лицо залито слезами. Муж протянул ей ребенка и произнес непререкаемым тоном:

— Ее будут звать Амрита[2].

Часть первая Храм

Глава I Семья

Старшие дочери Раму и Гиты прекрасно справлялись с домашним хозяйством, и потому на долю семилетней Амриты обычно доставалась самая необременительная работа — присматривать за младшими братьями. Она играла с ними в камешки, носилась наперегонки по деревенским улицам, вскарабкивалась на деревья, собирала и жевала душистую смолку, сооружала ловушки для насекомых и мелких зверушек, словом, участвовала во всех проделках Васу и Ромеша.

Родители закрывали глаза на ее шалости: после драмы, разразившейся в связи с появлением Амриты на свет (о чем девочка, к счастью, никогда не узнала), младшая дочь сделалась их любимицей. И Раму, и Гита относились к ней лучше, чем к сыновьям, которых им в конце концов подарили боги.

Последние годы жизнь семьи была очень тяжелой. Кругом свирепствовал голод. Хотя жители глухой индийской деревни ни разу не видели ни одного англичанина, до них доходили слухи о том, что именно белые люди повинны в смерти множества стариков и малых детей.

Каждая горстка риса, каждая капля молока были на счету. Гита варила похлебку из травы, а в муку, из которой пекла лепешки, подмешивала рисовую шелуху.

Каким-то чудом им с Раму удалось выдать замуж двух старших дочерей: четырнадцатилетняя Танга стала женой немолодого соседа-вдовца, а тринадцатилетнюю Малу отдали в семью, где кроме ее юного мужа было еще пятнадцать детей. Что делать с остальными девочками, откуда взять приданое, родители не знали: Раму забыл, когда в последний раз держал в руках хотя бы одну рупию.

Отец семейства от зари до зари трудился на рисовом поле, Гита вместе со старшими девочками копалась в огороде, младшие собирали в джунглях плоды манго, лайма и других деревьев, и все-таки этого было недостаточно для того, чтобы прокормить большую семью. По приказу колониальных властей деревенский староста и его помощники отбирали у крестьян половину урожая.