Детство в Соломбале - [3]

Я спросил у деда, откуда берутся цари, а он, опять усмехнувшись, ответил:

– Была бы шея, а хомут найдется.

– Может быть, война закончится – тогда «Ольгу» искать пойдут, – с надеждой сказала мать.

Раньше дед всегда утешал маму, говорил, что Нико­лай (мой отец) обязательно вернется. На этот раз он лишь покачал головой:

– Нет, Татьяна, теперь поздно. Не будет толку от поисков.

Мать заплакала. И я понял, что больше никогда не увижу моего отца.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ДЕД

Воскресенье. Утро. В училище идти не надо.

Под крышей старого погреба висит огромная искри­стая сосулька. Тяжелая слеза горит на ее острие.

Еще вчера на дворе кружила сумасшедшая мартов­ская метель. Вечером ветер переменился. Стало тихо и совсем тепло. В снег ударили капли нежданного весен­него дождя.

А на рассвете подморозило.

Только наша северная весна так легко играет ветра­ми и туманами, дождями и заморозками.

Дед ударяет по стеклу барометра пальцем и руга­ется. Стрелка барометра скачет по ступенькам-делени­ям. Деду все равно, какая стоит погода. Некуда ехать – на реке лед, карбас[4] на берегу, сети висят на стене в чулане. Но дед сердится так просто, по привычке. Надоела тесная комната, бесконечные пересуды хозяек на кухне и во дворе. Тянет на воду.

Из-за крыши соседнего дома смотрит словно чем-то удивленное солнце. Легкий морозец-утренник совсем ослаб. Только в тени остались нерастаявшие льдинки на лужах. И еще осталась эта сказочная сосулька у крыши погреба.

Сосулька напомнила мне сказку о хрустальном двор­це, которую рассказывала моя покойная бабушка Ва­силиса. Может быть, это новая проделка злющего колдуна, превратившего доброго молодца в сосульку? Но мне не жалко молодца. Все равно он снова оборотится человеком.

Солнце поднялось над крышей и ярко осветило весь наш двор.

Не успел я допить кружку кипятку, как мой прия­тель Костя Чижов уже забежал к нам во двор. Он дер­жал в руке короткую палку. Момент – и палка взле­тела в воздух.

Трах-та-тах!

Льдинка взорвалась, рассыпав осколки и искры.

– Ну смотри, Костя, я тоже сегодня устрою что-ни­будь раньше тебя!

Сказка бабушки Василисы уже забыта.

Из угла в угол через всю комнату дед растянул сеть. Скоро вскроется река – нужно готовиться к навигации и рыбной ловле.

Дед вырезает из дерева вязальные иглы, похожие на причудливые стрелы диких племен, какие я видел в книжке у Кости Чижова. На иглах намотано прядено.

В больших морщинистых руках игла кажется живой. Она змейкой проскальзывает через ячеи сети. С каж­дым новым узелком дыра в сети уменьшается.

– Это кто так разорвал? Щука, что ли?

Я хожу вокруг деда и расспрашиваю о рыбалке. Дед любит поговорить о рыбной ловле. Я хорошо знаю об этом. Нужно, чтобы дед разговорился. Тогда, между прочим, можно ловко напомнить о шхуне. Он давно обещал мне смастерить шхуну.

– Какая там щука! – отвечает дед, затягивая узел широким взмахом руки. – Корягой в Восточной Яде зацепило. И кто только в той речонке хламу насыпал?.. Зато окунь там живет. Скажи на милость: где хламу всякого много, туда он и суется. Вот какая рыба зло­вредная! Кормится в таких местах. А нам, рыбакам, одно наказанье – всю снасть в клочья порвешь. Не идут окунь да подъязок на песочек, куда-нибудь на Ши­лов остров. На песочке коряг нету и рыбы нету. Песка­ри – это разве рыба! Кошачья пища. Этак и колюху можно рыбой назвать…

– Колюху кошки не едят. – Я поддерживаю разго­вор, приподнимаю сеть, когда это требуется, подаю де­ду запасную иглу и ножницы. – Наш Матроско только понюхает колюшку и не ест.

Старый-престарый Матроско дремлет на полу. Это очень хитрый кот. Когда солнце отходит в сторону и солнечное пятно на полу передвигается, Матроско тоже меняет свое место. Он любит солнышко.

Глаза у Матроски закрыты, и вид у него такой рав­нодушный, словно ему ровным счетом наплевать, что о нем говорят. Хитрюга!

Матроско остарел и уже давно не играет со мной. Зато мышей он ловит по-прежнему ловко. Но больше всего Матроско любит свежую рыбу.

– Наш Матроско баловень, – говорит дед. – Он что покойный капитан с «Ксении». Ни один кок[5] ему с пер­вого раза угодить не мог.

Я знаю, что «Ксения» – пароход, но нарочно спра­шиваю:

– «Ксения» – шхуна такая была, что ли?

– Не-ет, «Ксения» – пароход, железный… На шху­нах капитаны не разборчивы, все едят. Народ помор­ский, простой.

– А кто, дедушко, шхуны делает? Плотники?

– Корабельные мастера шьют.

– А ты бы, дедушко, мог шхуну сделать, а?

– Шхуну одному не сшить. Тес надо. Дела много…

– Нет, дедушко, не большую, а такую… вот такую… Я показываю руками игрушечные размеры.

– Это что же за шхуна! – усмехается дед. – Для модели…

– А ты, дедушко, обещал. Сделаешь? Я тебе тоже что-то сделаю… Я тебе, знаешь, принесу… Не знаешь? Кошку найду. На рублики выменяю и принесу.

Кошка – маленький якорь. В прошлом году дед утопил свою кошку. А рыбаку без кошки никак нельзя. Что за рыбная ловля без кошки!

Но дед не соглашается. Он сделает шхуну, а кошки не надо. Может быть, ворованная. Придерутся – потом ходи и разбирайся, кто прав, кто виноват. Ему чужого не надо.

Мне все равно, лишь бы шхуна была.

Дед сидит на низенькой скамеечке, которую он сде­лал сам. Он хороший плотник. Каждый матрос должен быть плотником. Волосы у деда взлохмачены, ворот парусиновой рубахи расстегнут. Починяя свои рыбацкие сети, он поет тягучие поморские песни.