Детство в европейских автобиографиях: от Античности до Нового времени. Антология - [33]

Сам Океан приливной волной вливается в город

Через проем судоходных ворот, какими и ныне

Отворена в Океан стеной обнесенная гавань.

Тут-то впервые узнал я и деда, который был консул

В этом году, а мне и трех лет не исполнилось полных.

А как исполнился срок, и окрепло тело, и члены

Силою налились, и над чувствами вставший рассудок

С пользой меня научил познавать все вещи на свете, —

С тех-то пор я должен и сам, насколько упомню,

Все о себе достоверно сказать, что достойно рассказа.

Что же, однако, из тех ребяческих лет мне поведать,

Лет, которые, мнится, даны были только в забаву

Первою вольностью, резвой игрой и отменным весельем,

Что припомнить милей и что достойнее вставить

В этот рассказ, который плету из кованых строчек,

Как не любовь и заботу моих родителей добрых,

Ибо она была такова, что умела ученье

Нежною лаской смягчать и искусно приисканной мерой

В сердце мое внедрить способность к доброму нраву,

Неподготовленный дух наставив на путь совершенства, —

Даже когда учил я в азбуке первые буквы,

Было ли мне внушено избегать значков amathiae[119]

И не впадать в порок, зовомый acoinonoeta![120]

Пусть из этих наук во мне столь многое стерлось,

Заглушено, увы, порочностью долгого века,

Но признаюсь, доселе мила мне римская давность

И оттого сносней наступивший старческий возраст.

Вскоре после того, как прошли пять лет моей жизни,

Был я посажен учить заветы Сократа и сказки

Петых Гомером битв и потом скитаний Улисса[121].

Тотчас затем пришлось перейти и к Мароновым книгам[122],

Хоть и еще не довольно владел я латинскою речью,

Будучи свычен скорей с болтовней служителей-греков,

Тех, в которых знал товарищей в детских забавах;

И оттого, признаюсь, нелегко в моем малолетстве

Было познать красноречие книг в языке незнакомом.

Это двойное ученье[123], умов достойное лучших

И придающее блеск сугубый большим дарованьям,

Было моей, как я вижу теперь, душе не под силу,

Вскоре в размахе своем исчерпав ее скудные средства, —

Что и теперь выдает невольно вот эта страница,

Хоть отдаю, неумелую, сам я ее на прочтенье,

Ибо она не позорит меня своим содержаньем,

О каковом и стараюсь я дать изъяснение в слове —

Это отец и мать в добронравье своем постарались

Так меня воспитать, чтобы больше уже не бояться,

Что злоязычный попрек уязвит мое доброе имя.

Но хоть осталось оно в своей не запятнано чести,

Было бы лучше ему облечься достойнейшим блеском,

Если бы воля отца и матери в оные годы

Так совпала с моим тогдашним детским желаньем,

Чтобы навек сохранить меня рабом Твоим, Боже,

Благочестивый отеческий долг соблюдя полномерно,

И чтобы я, миновав преходящие радости плоти,

Вечной радости плод пожал бы в грядущие годы.

Но поелику теперь пристало мне более верить,

Что изъявил Ты волю Свою провести меня в жизни,

О присносущий Господь, всегда указующий долю,

Так, чтобы я согрешил, а Ты меня снова восставил,

Жизненным даром меня оделив, – то тем благодарней

Я предстаю, чем больше в своих согрешениях каюсь.

Ибо что бы мне ни пришлось соделать дурного

В этом моем пути по скользкому времени жизни, —

Знаю, что Ты, милосердый, отпустишь мою мне провинность,

Если, раскаявшись, я прибегну к Тебе, всепокорный;

Если ж я когда и сумел от греха воздержаться,

Коим теперь пред Тобой оказался бы хуже виновен, —

Тоже знаю, что это – Твои надо мною щедроты.

Но возвращаюсь на прежний черед: в далекую пору

Лет, когда, посвятив себя словесным занятьям,

Я уже видел в мечтах себя ощутимо достигшим

Некой цели трудов на этом избранном поле,

Где надзирали за мной аргивский[124] наставник и римский,

И, быть может, уже сбирал бы плоды урожая, —

Если бы вдруг, внезапно напав, худая горячка

Не отвратила меня от приятных ученых попыток

В самый год, когда мне едва миновало пятнадцать.

Были отец и мать в такой тревоге о сыне,

Что рассудили они, что важней поправленье здоровья

В теле бессильном моем, чем двух языков изощренье,

Да и врачи говорили о том, что мне благотворно

Будет развлечься душой на всем, что приятно и мило.

Сам за это отец с таким старанием взялся,

Что, хоть в последние годы отстал он от ловчей охоты

(Все потому, что мешать не хотел моему обученью

И отвлекать меня от книг в охотничьи игры,

Но и один без меня не чувствовал радости в ловлях), —

Ныне ради меня с сугубым усердьем вернувшись

К прежней потехе, он все обновил охотничьи снасти,

Коими чаял вернуть меня к вожделенному здравью.

Эти, однако, забавы мои, растянувшись на время

Долгой болезни, во мне с тех пор посеяли леность

К чтенью, которая стала во вред, когда, избывши недуги,

Новою я к соблазнам мирским загорелся любовью,

В чем и родители мне не мешали, в любовном пристрастьи

Быв довольны и тем, что ко мне воротилось здоровье.

Вот по какой причине с тех пор моя непутевость

Быстро росла, подкрепясь исполненьями юных желаний —

Чтобы скакун был красив и разубрана бляхами сбруя,

Конюх виден, пес быстроног и сокол породист,

Чтобы мне выписан был по заказу из самого Рима

Весь позолоченный меч, удобный всяческим играм,

Чтобы одет я был лучше всех, и любая новинка

Благоухала, храня аромат аравийского мирра.

Столько же был я рад скакать на коне быстролетном,

И коли мне удалось избежать опасных падений,

То, как припомню о том, по праву скажу, что Христовым