Детство с Гурджиевым - [54]

Мы были разделены несколько дней спустя и больше не жили в одной комнате, что я нашел большим облегчением. Но даже это не было концом. Я также, по-видимому, привлек внимание м-ра Гурджиева, и он сказал мне об этом. Он сказал мне серьезно, что я сильнее Тома, знаю ли я об этом или нет, и что сильный не должен нападать на слабого; также, что я должен "почитать своего брата" в том же смысле, в каком я почитал своих родителей. Так как я был в то время еще очень чувствителен ко всему, что касалось визита моей матери и отношения Тома, Джейн и даже Гурджиева к этому, я ответил гневно, что я не нуждаюсь в совете о почитании кого-либо. Тогда он сказал, что положение не является равным - Том был моим старшим братом, что определяло разницу. Я ответил, что то, что он старше, ничего не значит для меня. Тогда Гурджиев сказал сердито, что я должен прислушаться, для моей собственной пользы, к тому, что он сказал мне, и что я "грешу против моего Бога", когда я отказываюсь прислушаться. Его гнев только усилил мое собственное чувство гнева, и я сказал, что даже если я и нахожусь в его школе, я не думаю о нем, как о своем "Боге", и что, кто бы он ни был, он не обязательно всегда и во всем прав.

Он холодно посмотрел на меня и, наконец, сказал совершенно спокойно, что я неправильно понял его, если подумал, что он представляет собой "Бога" какого-нибудь вида - "вы грешите против нашего Бога, когда не прислушиваетесь к тому, что я говорю" - и так как я не слушаю его, то нет никакой возможности продолжать этот разговор.

33.

Моей единственной постоянной работой той весной был уход за маленьким огороженным садом, известным как Травяной Сад. Это было маленькое, тенистое треугольное пространство недалеко от оросительной канавы, которая шла через территорию, и, за исключением некоторого количества прополки, полива и рыхления мотыгой, там было не очень много работы. Остальное время я работал по обычному старому распорядку на различных проектах.

Мои работы, однако, были менее интересны для меня той весной, чем некоторые события и вновь прибывшие люди. Первым взволновавшим нас событием года была развязка "Дела Сержа". Мы узнали о нем через одного из американцев, который больше всех пострадал в том, что все мы считали "кражей". Когда американцы направили полицию на его поиск, хотя при нем не было найдено ценностей, он признался в краже, и некоторые из драгоценностей были найдены у араба, скупщика краденого, в Париже. Сержа привезли назад во Францию и заключили в тюрьму. Гурджиев не сделал никакого замечания относительно своих неудачных оправданий Сержа, и американцы, которые были обворованы, вообще думали, что Гурджиев сильно ошибся, позволив Сержу остаться в Приэре. Гурджиева защищали некоторые старые студенты, однако, их защита заключалась в указании, что драгоценности и деньги не были важны, особенно богатым людям, но что жизнь Сержа имела цену, и что его заключение будет вероятно, гибельно для его жизни, и привлечение полиции стало несчастьем для него. Очень многим из нас, однако, эти причины казались лишь попыткой поддержать положение Гурджиева, как всегда правого во всем, что он делал - обычное отношение "почтения". Так как Гурджиев не проявлял интереса к данному вопросу, и так как Серж был в тюрьме, мы потеряли интерес к этому делу довольно скоро.

На короткий период в конце весны меня снова назначили работать на газонах, но не косить их, а выправлять и выравнивать края и бордюры. К моему удивлению, мне даже дали помощника, что создало во мне ощущение себя как надежного, опытного "старого работника". Я был еще больше удивлен, когда узнал, что моим помощником будет американская леди, которая до того времени делала только случайные воскресные визиты в Приэре. Она сказала мне, что намеревается пробыть там целых две недели, в течение которых хочет быть частью "потрясающе ценного переживания", работая при этом, как она называла, "действительном" деле.

Она появилась для работы в первый день, выглядя очень эффектно и красочно; она была наряжена в шелковые оранжевые брюки, в зеленую шелковую блузку с ниткой жемчуга и в туфлях на высоком каблуке. Хотя я и забавлялся костюмом, но сохранял совершенно невозмутимое лицо, объясняя ей, что она должна делать; я не мог удержаться от намека, что ее костюм не совсем подходящ, но все же не улыбался при этом. Она не обратила внимания на мои намеки и приступила к работе по выравниванию бордюра одного из газонов с рвением, объясняя мне, что необходимо делать эту работу всем своим существом и, конечно, наблюдая себя в этом процессе - известным упражнением "самонаблюдения". Она пользовалась странным инструментом или орудием, которое не слишком подходило для работы: это был своеобразный резак на длинной ручке с режущим колесом с одной стороны и маленьким обычным колесом с другой. Режущее колесо, конечно, должно было резать край газона по прямой линии, в то время как другое колесо помогало поддерживать и балансировать аппарат и придавать ему силу. Использование этого орудия требовало большого усилия, чтобы резать что-нибудь вообще, так как его нож был не очень острым; кроме того, даже когда им пользовался сильный человек, было необходимо "выравнивать" край после этой машины садовыми ножницами, с длинными ручками и выпрямлять бордюр или край.