Детство с Гурджиевым - [52]

Мы молчаливо пристально смотрели друг на друга, как мне показалось, долгое время, а затем он спросил очень спокойно и серьезно: "Чего вы хотите?"

Слезы подступили к моим глазам, и я протянул руку. "Пожалуйста, дайте мне ключ" - сказал я.

Он покачал головой медленно, но очень твердо: "Нет".

"Я никогда не сделаю ничего подобного снова. Пожалуйста".

Он положил руку на мою голову и очень слабо улыбнулся.

"Не важно, - сказал он, - Я даю вам другую работу. Но вы теперь закончили работу с ключом". Затем он вынул два ключа из своего кармана и покачал ими. "Теперь есть два ключа, - сказал он, - Вы видите, я также не терял ключ". Затем он повернулся и продолжил прогулку.

31.

Жители или постоянно жившие в Приэре окружали меня до такой степени, что я очень мало интересовался своей "семейной" жизнью, за исключением писем, которые я иногда получал от моей матери из Америки. Также, хотя Джейн и Маргарет обосновались в Париже, с тех пор как Джейн и я перестали общаться, я редко думал о них. Я вспомнил вдруг о существовании моей матери, когда в начале декабря 1927 года, она написала мне, что приедет в Париж на Рождество. Я очень обрадовался этой новости и сразу же ответил ей.

К моему удивлению, уже через несколько дней в Приэре появилась Джейн с особой целью - поговорить со мной о предстоящем приезде матери. Я понял, что ввиду ее законных прав, ей необходимо дать нам разрешение посетить нашу мать в Париже; и Джейн приехала, чтобы обсудить это разрешение, а также, чтобы посоветоваться об этом с Гурджиевым и, несомненно, выяснить наше мнение об этом.

Аргумент Джейн, что наша серьезная работа в Приэре была бы прервана визитом, не только казался абсурдным, но также вынес все мои вопросы, снова на передний план. Я и сам хотел принять очевидный факт, что каждый контакт с Гурджиевым и Приэре был "необычным"; само слово также значило, что были, возможно, особые люди - превосходящие или чем-то лучше, чем люди, которые не были связаны с Гурджиевым. Однако, услышав заявление о серьезности работы, я почувствовал необходимость в переоценке этого. Я чувствовал неудобство в моих отношениях с Джейн долгое время, и для законного опекуна было, несомненно, необычно посещать школу и не разговаривать с усыновленным почти два года, но старшим так, по-видимому, не казалось. Так как я не был готов спорить с заявлениями, что я был либо "невозможным", либо "трудным" ребенком, либо то и другое, я смирился с этой оценкой со стороны Джейн; но, выслушав ее аргументы о предстоящем визите, я начал думать снова.

Так как аргументы Джейн только усилили мою упрямую решимость провести Рождество в Париже с Луизой, то Джейн теперь настаивала, что я не только должен просить ее разрешения, но получить также разрешение Гурджиева. Все это, естественно, привело к совещанию с Гурджиевым, хотя, как я понял позже, только моя продолжительная настойчивость сделала это совещание необходимым.

Мы встретились в комнате Гурджиева, и он выслушал, несколько похожий на приговор трибунала, длинный отчет Джейн о ее, и наших, отношениях с моей матерью и значении Гурджиева и Приэре в нашей жизни, о том, чего она хотела для нас в будущем и т.д. Гурджиев внимательно выслушал все это, подумал с очень серьезным выражением на лице, а затем спросил нас, все ли мы слышали, что сказала Джейн. Мы оба сказали, что слышали.

Затем он спросил, и в этот момент я даже подумал о его большой находчивости, понимаем ли мы теперь как важно было "для Джейн", чтобы мы оставались в Приэре. Еще раз, мы оба сказали, что понимаем, и Том добавил, что он также думал, что любое отсутствие было бы "перерывом в его работе".

Гурджиев вопросительно взглянул на меня, но ничего не сказал. Я сказал, что за исключением того, что я не буду выполнять текущей работы на кухне или какой-либо другой задачи, я не думаю, что мое присутствие будет чувствоваться, и, что я не сознаю важности того, что мне предлагали быть в Приэре. Так как он ничего не сказал в ответ на это, я продолжал, добавив, что он напоминал мне во многих случаях, что необходимо почитать своих родителей, и что я чувствую, что буду не в состоянии "почитать" свою мать, если откажусь увидеться с ней; и что, в любом случае, я ей многим обязан хотя бы потому, что без нее я не смог бы жить нигде - включая Приэре.

Выслушав все это, Гурджиев затем сказал, что есть только одна проблема, которая должна быть решена: для моей матери будет нелегко, если только один из нас приедет повидаться с ней. Он сказал, что хочет, чтобы мы сделали выбор честно и индивидуально, но что было бы лучше для каждого, если бы мы пришли к одному решению - или не видеть ее совсем, или нам обоим посетить ее на Рождество.

После обсуждения в его присутствии, мы пришли к компромиссу, который он принял. Мы оба поедем в Париж на Рождество к Луизе, но я поеду на две неделе - все время, пока она будет в Париже - а Том приедет только на одну неделю, включая Рождество, но не Новый Год. Он сказал, что любит праздники в Приэре и не хотел бы пропускать их все. Я тут же сказал, что праздники ничего не значат для меня - мне важно увидеть Луизу. К моему великому удовольствию Гурджиев дал необходимое разрешение: две недели - для меня и одну - для Тома.