Детство - [144]

Как-то темным зимним вечером мы сели в автобус на Хастенсунн, там жила девушка, которая ходила в тенсинг-группу. Светловолосая, чуточку полноватая, она была удивительно красива и нравилась нам обоим, хотя была на год старше нас. Мы постучались к ней в дом, и вот сидим у нее в комнате, болтая о том о сем, а сами сгораем от похоти. На обратном пути в автобусе мы в основном молчали: нас так переполняли эмоции, что было уже не до разговоров.

Однажды на выходных мама уехала к папе в Кристиансанн, и Ларс остался у меня ночевать. Мы ели чипсы, пили колу, ели мороженое и смотрели телевизор. Это было весной в ночь на Первое мая, поздно вечером по телевизору должны были передавать рок-концерт, чтобы удержать дома молодежь, которая иначе отправилась бы шататься по улицам и бить камнями витрины. У нас не было под рукой порножурналов, я не решался приносить их в дом, даже когда был один, поэтому пришлось удовольствоваться «Летом насекомых» Кнута Фалдбаккена, тем пассажем в нем, который я так часто перечитывал, что книга сама раскрывалась на этой странице. В конце концов мы поняли, что уже не можем оставаться одни и надо пригласить каких-нибудь девочек. Ларс предложил позвать Бенте.

— Бенте? — спросил я. — Какая Бенте?

— Да она живет тут поблизости, выше по склону, — сказал Ларс. — Девчонка что надо.

— Бенте? — воскликнул я удивленно. — Да она же на год младше нас!

Я знал ее всю жизнь, она все время была маленькой, я и не смотрел на нее! А теперь она повзрослела, сказал Ларс, и грудь есть, и все остальное на месте. Что надо девочка. Вполне что надо!

Этого я не заметил, но если Ларс говорит, значит…

Мы быстро оделись, бегом поднялись по склону и позвонили в дверь дома, где она жила. Она удивилась нашему нежданному приходу, поглядела на меня сверху вниз и сказала, что нет, сегодня не может.

— Окей, — сказали мы. — Тогда как-нибудь в другой раз.

— Ладно, в другой раз.

Ничего не оставалось, как бегом вернуться домой, сесть к телевизору и, глядя на экран, где одна группа сменяла другую, обсуждать, что показывают и с кем вместе хорошо бы это смотреть. Сив из нашего класса, которую я вообще не принимал в расчет, внезапно тоже стала представлять интерес, мы и к ней позвонили. О том, что будет дальше, мы даже не задумывались.

Вот так мы и проводили время, мотались туда и сюда, не зная покоя, распираемые мучительным желанием. Мы читали порножурналы, рассматривать в них картинки было болезненно в прямом физическом смысле, они были так близко и в то же время так далеко, так бесконечно далеко, но это не мешало им пробуждать в нас чувства. При виде девушки мне так и хотелось закричать во весь голос, повалить ее и сорвать с нее одежду. От этой мысли у меня перехватывало горло и начинало колотиться сердце. То, что вот же они тут, рядом, и под платьем все голые, а ведь могли бы, чисто теоретически, снять это платье, не укладывалось в голове. Это была совершенно невозможная мысль.

И как только люди могут спокойно жить, зная об этом, и не сойти с ума?

Вытесняют они, что ли, эту мысль? Или притворяются, будто ничего такого нет?

Я, по крайней мере, так не мог. Ни о чем другом я не мог думать, эта мысль ни на минуту не шла у меня из головы, с утра, когда я просыпался, и до вечера, когда ложился спать.

Да, мы разглядывали порножурналы. А еще играли в карты. Где бы мы ни были, мы в любой обстановке в первую очередь вытаскивали колоду, чтобы резаться в карты, мы ходили в гости к приятелям, бегали в молодежный клуб, слушали музыку, играли в футбол, купались, пока позволяла погода, воровали в чужих садах яблоки, шатались по окрестностям, кучковались и без конца говорили и говорили.

Хьерсти?

Мариан?

Туве?

Бенте?

Кристин?

Лиза?

Анна Лисбет?

Кайса?

Лена?

Сестра Лены?

Ленина мама?

Никогда в дальнейшей жизни я так подробно не изучал ни один предмет, как тогда окружающих девочек. Впоследствии я еще мог сомневаться, хороший ли роман «Путешествие в Австралию» или плохой, или в том, кто из писателей лучше — Герман Брох или Роберт Музиль; но я всегда мог без малейших сомнений определить, что, например, Лена — девушка «что надо» и относится к совершенно иному разряду, чем, например, Сив.

У Ларса было много и других занятий, так, например, он ходил под парусом с папой, с мамой, а не то и один на швертботе «Европа». Он хорошо катался на лыжах, мне до него было очень далеко, ездил с отцом в Омли или Ховден, и с ним там всегда были его приятели Эрик и Свейнунг. В отсутствие Ларса я безвылазно сидел у себя в комнате, слушал музыку, читал книги или проводил время за разговорами с мамой или с Ингве. Куда-нибудь в лес на гору, вниз к причалам, или в Гамле-Тюбаккен я тогда не ходил.

В один из воскресных дней в самом конце зимы я отправился на велосипеде к Ларсу. Он собирался с отцом и Свейнунгом в Омли на слаломную трассу. Меня они взять с собой не могли, поездку спланировали сильно загодя. Я так расстроился, это стало для меня такой неожиданностью, что на глаза набежали слезы. Ларс это видел, и я поспешил уехать домой. Слезы! Только этого еще не хватало, ниже падать уже некуда!

Едва я доехал до дома, как раздался его телефонный звонок. Для меня нашлось место в машине, и они за мной могут заехать. Следовало отказаться, сделав вид, что меня это не волнует, и объяснить ему, что мои слезы, которые ему явно не понравились, были не слезы, а так — соринка в глаз попала. Но я не смог себя заставить, Омли была знаменитая слаломная гора с подъемником и всем, что положено, с нее я еще никогда не катался, поэтому я смирил свою гордость и поехал с ними.