Детство Ивана Грозного - [22]
Мальчик дрожал. Чувствовалось, что он на грани срыва. Елена страшно перепугалась. Она помнила, как он упал в обморок на церковной паперти в Иосифовом монастыре, и боялась, как бы это не повторилось.
— Да нет, сыночек, ты не понял! Я не собираюсь наказывать дядю Андрея, мы просто пошутили, подержали над головой эту шапку. Дядя просится домой к себе в Старицу и уедет туда вместе с тетей Ефросиньей и Володей…
— Поклянись, поклянись вот на моем крестике! — кричал Ваня.
Чтобы успокоить сына, Елена сделала и это — поцеловала крестик, который мальчик вынул из ворота.
— Ну вот, вот видишь, я сделала все, как ты хотел. Ты просто не так понял, ведь правда, дядя Овчинка? — Елена глазами приказала своему слуге подтвердить ее слова, и тот, жалея ребенка, кивнул головой. — А теперь иди на урок, учитель, поди, заждался тебя! Дядя Андрей уже сейчас собирается в Старицу, оттуда он пришлет тебе письмо, и мы с тобой вместе прочитаем его, ладно?
И Ваня поверил матери. Поверил потому, что очень любил ее и не мог сомневаться в клятве. Он еще не знал фальши и сталкивался с жестокостью только в сказках и былинах, но ведь там все было понарошку!..
А через несколько дней начали «сечь крамолу»: ближних бояр и советников князя Андрея, несмотря на их знатный сан, пытали. Одних казнили на торговой площади, другие умерли в темницах. А на людном тракте от Новгорода до самой Москвы на виселицах, сооруженных на равном расстоянии друг от друга, почти до самых морозов качались на ветру три десятка новгородских детей боярских и помещиков[33], иссеченных плетьми и батогами, а затем повешенных за то, что откликнулись на зов князя Андрея и пытались его защитить. По тракту этому долго не ездили люди, лишь воронье летало, расклевывая глаза и раны мучеников.
Через шесть месяцев умер князь Андрей под железной шляпой, в оковах, страдая от голода и холода, в той же темнице, где погиб его старший брат Юрий. Андрея хоронили в церкви Архангела Михаила со всеми почестями, положенными близкому родственнику великого князя. Незадолго до смерти дядя Андрей «прислал» из Старицы письмо племяннику, в котором сообщал о своей болезни. Мама сама прочитала его Ване. Потом дядя умер от этой болезни, и его привезли в Москву для захоронения, как положено членам великокняжеской фамилии. Ваня был на похоронах дяди и горько плакал, прильнув к матери, которая тоже была в слезах. Вечером Ваня горячо молился и просил Боженьку, чтобы он позволил дяде Андрею встретиться в райском саду с тятей, ведь тятя очень любил своего младшего брата.
А Елена в ту ночь впервые за последние годы спала крепко и спокойно: теперь не осталось ни одного претендента на великокняжеский престол, занятый ее сыном.
Смерть матери
Шигалею опять приходилось ждать лучших времен, да что поделаешь! Все же он сейчас на свободе, а не пленником в Кирилло-Белозерском монастыре.
На какое-то время можно было отпустить удила, отдохнуть от долгого постоянного напряжения, забыть о тревогах. Тем более, что любимый красавец Овчина теперь изо дня в день рядом.
Елена задумала ехать в Можайск на богомолье: в дороге легче будет встречаться с милым, уединяться подальше от людских глаз, на стоянках вдвоем уезжать в лес… Сколько раз Елена с мужем отправлялась в святые места молить угодников о том, чтобы послали им наследника. Ездили каждый год в Можайск, где хранилась чудотворная икона святого Николая. И тогда снаряжали большие поезда, но теперешний намного превосходил все своей пышностью. Обозы были нагружены разнообразной снедью и винами, дворцовая поварня почти в полном составе сопровождала поезд. Пиры затягивались до самого утра. Скоморохи, песельники, сказители, шуты и шутихи веселили разодетую молодежь. Многие старались понравиться молодой правительнице — брились, выщипывали волосы на лице, душились и мазались всякими притираниями. Но никто не мог сравниться с князем Овчиной по красоте и стати. А Елена, уверенная в прочности своего положения, теперь совсем потеряла голову и не скрывала своей страсти.
Конечно, незаконные любовные связи были в ту пору не редкостью, и даже самые крепкие замки в женских теремах не могли им помешать. Но они всегда оставались тайными и всячески скрывались от посторонних глаз. А эти двое — вдовая великая княгиня и женатый «детный» боярин — у всех на виду вели себя так, будто были венчанными мужем и женой. Такого еще не случалось на Руси и, конечно, возмущало многих. По Москве пошли толки и пересуды, Шуйские же не преминули воспользоваться этим. Через своих людей они распространяли в народе новые, часто придуманные подробности о высокородной парочке, свившей гнездышко у самого трона. Ночью осмелевшие от выпитого вина гуляки пытались даже замазать дегтем ворота, будто они вели не во дворец, а в простую деревенскую избу. Пьяные голоса разносили над Москвой вновь сложенные песни о «княжеской парочке — баране да ярочке».
