Детство Ивана Грозного - [19]
Наконец, выдворили высокого гостя, предоставив под поминки отдельные сани.
Боярыни с княгиней Еленой в столовую палату ушли: ханша на обед приглашена, надо проверить, все ли готово. Не успели оглянуться, как слуги прибежали с вестью: Фатьма-Салтане припожаловала. На этот раз гостью встречали в сенях великая княгиня с боярынями.
Скромно, если не сказать бедно одетой была ханша. Глаза скорбные, на висках ранняя седина, недаром в сенях толковали бояре о Шигалее: молодец на овец, а на молодца и сам овца. Жен обижает, а как воевать идти, за чужие спины прячется, — недаром Еналея народ избирал. Да вот нет больше Еналея, а на безрыбьи и рак рыба.
Жалел Ваня Фатьму, а когда она отвесила ему земной поклон — взял за руку и посадил на почетное место. Потом устроился между матерью и гостьей и слушал, как они обмениваются любезностями. Впрочем, чувствовал Ваня, что любезности идут от сердца.
— Какое чудное дитя послал тебе Аллах, великая княгиня матушка! — восхищалась Фатьма. — Слышала я, что когда на Казань прибыл гонец с вестью о рождении первенца великого князя Василия, одна ворожея сказала: мальчик о двух зубах — один на нас, татар, а другой на вас — русских. Это значит, что большую власть будет иметь твой сын над русскими и казанцами.
— Дай-то Бог! — вздохнула Елена. — От этого нашим народам будет только польза!
— Государь должен быть справедлив, но и строг, без этого порядка не наладишь даже в семье, — вторила ей ханша.
— Строгим будет обязательно! — пообещала Елена. — Тому был знак: едва увидел белый свет — как грянул гром среди ясного неба и потряс землю до основания! А юродивый Домитиан, когда еще непраздной ходила, пообещал мне сына и сказал, что будет он государем широкого ума. И должен радеть о людях, как радел наш великий святой Иоанн Креститель, ведь родился-то под его день[31]!
— А какой красавец! Ну вылитая мама! — восхищалась Фатьма. — Как на небе луна, он жизнь твою осветит!
— Спасибо на добром слове!
В том же духе разговор продолжался и за обеденным столом, когда перешли в Столовую палату. Поднимали чарки за здоровье великого князя, сидевшего отдельно с боярами; во здравие великой княгини, гостьи и ее мужа. Вино лилось рекой. А в завершение хозяйка приподнесла ханше золотую чашу с медом, просила осушить ее до дна, а чашу взять с собой. И вслед Фатьме понесли подушки со множеством подарков, ее мужу куда меньше досталось. Но Ваня с грустью думал, что и эти заберет алчный Шигалей. Ради наживы он и в гости напросился, и просьбу жены о приеме придумал, — Фатьма скромна и робка.
Казначей, боярин Головин, сокрушенно вздыхал, просматривая список расходов за прошедший день.
— Ладно, чего тут вздыхать — пусть женщина порадуется, может, это первый такой день в ее жизни! — сказал князь Овчина и подмигнул Ване. — Главное, чтоб Шигалей границу с Русью на замке держал! Тогда все поминки окупятся.
Через несколько дней претендент на казанский престол отъехал из Москвы.
Смерть не приходит в одиночку
Ответить Казани войной Русь не могла: не прекращались стычки на границе с Литвой. А тут еще пришлось посылать боевые отряды против летучей крымской конницы. Саиб-Гирей хотя и не наносил открытых ударов, но держал южное порубежье Руси в постоянном напряжении.
Днем и ночью скакали гонцы в Москву со всех концов — докладывать великой княгине о победах и поражениях. На торговой площади глашатаи вещали простому люду о доблести и наградах отличившихся. Многие бояре отбыли на границы командовать полками. Любимый слуга Елены Овчина Телепнев-Оболенский почти не бывал на Москве, изредка присылая короткие вести; его передовой полк принимал на себя первые удары наступающих. Боясь за его жизнь, Елена нервничала и много молилась. Чувствуя ее душевные метания, Ваня, как мог, старался утешить мать:
— Не печалься, мама! Вот увидишь, я скоро подрасту, прикажу отлить много пушек, наковать пищалей, соберу большое-пребольшое войско и всех врагов разгромлю! И литовцев, и крымчаков, и казанцев! Попомнят они наши слезы! Ну, потерпи еще немного!
Елена мягчела сердцем, улыбалась сыну и, когда после уроков дядька уходил из детской, она расставляла вместе с сыном игрушечное войско на ковре и вместе с деревянными солдатиками выполняла его команды.
В один из таких домашних боев и позвала ее Аграфена в соседнюю горницу. Ваня не обратил на это внимания, решив, что прибыл очередной гонец с докладом.
— Михайло Львович помер, — сдавленно шепнула мамка.
Елену будто обдало холодом. Она представила, какими воплями наполнятся женские покои, когда мать узнает о смерти любимого деверя. Всего полгода просидел он в темнице, куда его бросили в пору расцвета, жизнерадостного, полного сил и энергии. Елена решила пока не сообщать никому из родни, сама отправилась в последний приют дяди. То, что увидела там, повергло ее в ужас.
