Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени - [5]

Шрифт
Интервал

Через два дня им в садике гонят глистов. На завтрак дают молоко и картошку с селедкой – глисты этого не любят – и порошок с лекарством, а потом всех вместе сажают на горшки. Все здесь ново, непривычно, но и много интересного. Места в этом садике намного больше, чем в ленинградском.

У Ани заболело горло, и, хотя температуры нет, мама решила оставить ее дома. Они живут на втором этаже, а на третьем, в квартире над ними, временно находится лаборатория геологоразведки, которой заведует папа. Мама тоже там работает, пока это очень удобно, а потом она найдет другую работу. Сначала Аня играет с лисой и куклой, которую папа купил к ее приезду. Кукла очень большая, намного больше лисы, так что она, конечно, мама, лиса – дочка, а Аня воспитательница. Потом Аня решила посмотреть новую книжку с картинками, потянула ее с сооружения из двух полок, стоящего на письменном столе в углу, полка накренилась, и с нее посыпались книжки – прямо на стоящую между столом и кроватью электроплитку с раскаленной спиралью. Мама оставила ее включенной, чтобы Ане не было холодно. Книжки загорелись. Аня первым делом выдернула шнур из розетки, потом побежала к телефону, стоящему на обеденном столе: «Позвоните по этому номеру!» У них с лабораторией параллельные телефоны. «Мама, у нас пожар!» Потом схватила со стола графин с кипяченой водой и, секунду поколебавшись, стакан (ее всегда ругают, даже ставят в угол за то, что она пьет воду из горлышка) и побежала к плитке. Теперь, когда плитка выключена, книжки горели не так сильно, но пламя перекинулось на белую занавеску на спинке кровати, – теперь у них такая же железная кровать с занавесками, как у тети Шуры, только без подзора и подушечной пирамидки, – и стремительно разрасталось. Аня быстро налила воду в стакан и начала поливать горящую занавеску и книги. Один стакан, другой, третий… Когда в комнату вбежала мама, пожар был уже потушен. Мама велела Ане одеться потеплей и взяла ее с собой в лабораторию. Аня любит ходить в лабораторию. Ей нравится смотреть, как лаборантки титруют, и вода в колбе меняет цвет. Папы сегодня нет, но когда он там и у него есть время, он показывает ей фокус «фараоновы змеи»: поджигает спичкой кусочек какого-то вещества, и оно начинает расти, превращаясь в огромную змею с пестрой кожей. Но больше всего Аня любит шипучку, которую для нее готовят в мерном стакане мама или Ядвига Леонтьевна, которая живет в квартире напротив лаборатории, или их соседка Екатерина Андреевна, которая занимает в их квартире третью комнату. Этот кисло-сладкий шипучий напиток куда лучше, чем приторное ситро.

7

Кончилась зима, сошел снег. Мама с папой говорят, что надо больше бывать на свежем воздухе. Аня выходит во двор с мячом. У них большой двор, общий на два трехэтажных дома. Никого нет. Она начинает пинать мяч, как мальчишки, когда они играют в футбол. Неплохо получается. Она подпинывает мяч, он летит все дальше, Аня мчится вдогонку. И вдруг видит впереди ряд белых простынь, перегораживающих двор. Откуда они взялись? На одной из них грязный след от мяча. Здорово! Аня отводит мяч в сторону и с размаху бьет ногой – раз! Еще одно пятно. Два! Еще одно. Весело! Она бьет по всем простыням по очереди, и вдруг кто-то хватает ее за руку. «Ты где живешь?» Делать нечего, она ведет толстую короткую женщину с усталым лицом и гладко убранными назад серыми волосами в свой подъезд. «Вот скажу папке-то, он тебя вспорет, будешь знать!»

Папа открывает дверь, нахмурившись, слушает тетку. Отсылает Аню в комнату. Через некоторое время хлопает входная дверь, и папа возвращается к Ане. Она уже знает все, что он ей скажет. Она раскаивается, но что делать? Теперь уже папа ведет ее за руку в подъезд, где живет эта тетя Вера. «Вера Анисимовна, Аня хочет перед вами извиниться». Аня совсем не хочет, но понимает, что надо, раз виновата – ведь тетя Вера стирала-стирала, а она… «Тетя Вера, простите, я больше не буду», – бурчит Аня. «Первый раз прощается». Тетя Вера вытиряет руки фартуком, за спиной у нее Инька, чуть поменьше Ани. Он всегда выходит во двор бегать с куском черного хлеба с маргарином и куском сахара. Аня никогда не ела маргарин, только сливочное масло. И комбижир у Ани дома никогда не покупают, только топленое или растительное масло. Иногда топленое продается прогорклое, но мама все равно покупает и перетапливает его. Мама не разрешает гулять с куском хлеба. «Надо поесть дома, а потом идти гулять». Ее отпускают гулять, а других – бегать. «Анька, айда бегать!» И еще ребята здесь говорят не мама и папа, а мамка и папка, как будто их родители плохие, а кукол называют катьками.

Как только высох асфальт перед домом, девочки начали играть в классики. Аня быстро научилась и в простые классики, и в более сложные, когда на асфальте рисуют как будто человечка из квадратов. Еще мелом можно писать на асфальте слова. Аня почти не знает букв, мама против того, чтобы учить ее раньше времени: пойдет в школу – научится, а пока пусть играет, гуляет побольше. Нечего растить вундеркинда. Но Аня уже умеет писать мама, папа и свое имя с «я» задом наперед. Сегодня к их дому пришла играть Галя Бяширова из бараков. Она учится в первом классе. Г аля пишет на асфальте свое имя и другие слова: дом, двор, машина. Сразу столько новых букв!


Еще от автора Татьяна Владимировна Янковская
Если б не рейтузы

Татьяна Янковская родилась в Ленинграде. Окончила химический факультет Ленинградского государственного университета. С 1981 года живет в Америке. С 1991 года публикуется в журналах «Слово/Word», «Вестник», «Чайка» (США), «Время искать» (Израиль), «Континент» (Франция). Живет в Нью-Йорке.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.