Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени - [4]

Шрифт
Интервал

Тоня берет Аню в кино – первый раз в жизни! В клубе идет «Тарзан». Посреди комнаты ставят лавки, на которых сидят взрослые, а дети впереди на полу. Интересно, но не так красиво, как в театре.

А потом за ними приехала мама. Все сразу стали готовить еду. Тонина мама чистит большие темно-зеленые огурцы, размашисто состругивая с них кожуру. «Как красиво вы чистите огурцы», – говорит мама. Пока взрослые не легли спать, Аня лежит на полатях. Хорошо! Но есть хочется. Она просит у мамы кусок черного хлеба с маслом и сахарным песком, она полюбила в деревне это кушанье. «Сейчас!» – говорит мама и продолжает паковать Анины вещи. Завтра чуть свет им надо ехать на станцию. «Мама, ну дай мне, пожалуйста, хлеб». – «Сейчас». Опять сейчас! «Сей-час», – повторяет она про себя, и вдруг до нее доходит, что это значит сей час. «А я хочу сию минуту!» – говорит Аня, довольная своим открытием, надеясь, что теперь мама ее поймет и сразу даст ей желанное лакомство. Но мама очень сердито сказала: «Подождешь, пока я освобожусь!»

В городе они теперь будут жить без папы. Он окончил университет, долго искал работу, а потом его отправили на Урал, в геолого-разведочную экспедицию. Наверно, это потому, что он лучше всех учился. Он ведь получал Сталинскую стипендию – больше, чем мама получала в аспирантуре. Но мама говорит, что не поэтому. Она ехать на Урал не хочет. Она надеется, что папа скоро сможет вернуться в Ленинград.

5

Рядом с их домом есть кинотеатр, иногда Аня ходит туда с Тоней. Они посмотрели фильм «Конек-Горбунок». Хорошенький конек, и Иванушка-дурачок заплетает ему косички, как у некоторых ленинградских лошадей. Рядом с кинотеатром музыкальный магазин, Аня давно уже любит там бывать. Продавщица тетя Надя заводит для посетителей пластинки, и Аня танцует под музыку. А за магазином кондитерская, где они иногда покупают пирожные. Аня любит миндальные пирожные, но все ее уговаривают съесть пирожное с кремом. Ее всегда рвет от крема, как и от молока с пенками, которое ее заставляют пить. В деревне она пила сырое молоко, а здесь нельзя, надо кипятить. А в кипяченом, что ни делай, всегда пенки попадаются. То ли дело паровозики – это Анина любимая еда: кусок черного хлеба с маслом разрезают на маленькие прямоугольники, и на каждый кладется кусочек селедки. Потом каждый паровозик можно повозить по тарелке и даже по клеенке, когда мама не видит, а потом отправить в рот. Вот вкуснотища!

Елку в этот раз, без папы, ставили не такую большую. В прошлом году папа поднимал Аню, чтобы она надела блестящий пик на верхушку, а в этом году Тоня встала на стул и сама надела. Тоня познакомилась с офицером, скоро она выйдет за него замуж и не будет у них работать. Мама решила, что они все-таки поедут на Урал к папе. Хорошо уезжать! Все дарят Ане подарки. Дядя Веня подарил коробку конфет и лису – красивую, рыжую, в летнем платье, но без хвоста. Это муфта, ее привезли из Германии, ее не нужно носить на руках, как куклу. У нее живот, как сквозной карман – сунешь в него с боков руки, и им тепло внутри лисы. Все, наверно, удивляются: как это Аня ее держит? Видят – вот несет девочка девочку-лисичку, и никто не догадывается, что у лисички под платьем. А коробка сделана как звезда. Синяя, с серебряными снежинками, а в середине – круг из прозрачного целлофана, и видно, что конфеты внутри шоколадные, изогнутые, как маленькие полумесяцы. Они с ликером, говорит дядя Веня. Скорей бы начать их есть!

6

Они приезжают в Гиперборейск, и Аня сразу заболевает корью. Она лежит в кровати – у нее теперь своя большая кровать – ив комнате горит синий свет. Это из-за того, что она болеет. Но вот, наконец она здорова и может идти в детский сад. Утром в городе, как всегда, гудит гудок, но не перестает, как обычно, а все гудит и гудит. Аню приводят в группу. На стене портрет Сталина с траурной лентой. Все девочки плачут, одна Аня не плачет.

– Я-a ска-ажу-уу! – грозит ей одна из девочек пальцем.

– А что я сделала?

– Ты почему не плачешь?

– Я не плакса!

– Сегодня Сталин умер!

Вот оно что! Умер Сталин, тот самый, из колыбельной. Жалко, но почему-то Ане все равно не плачется. Интересно, здесь не так ябедничают, как в Ленинграде. «Я скажу про тебя!» – говорили ябеды у них в академическом садике, противно покачивая головой. А здесь говорят: «Я-a ска-ажу-уу!», раскачивая протяжные звуки и грозя в такт указательным пальцем правой руки, поддерживая ее под локоть левой. Да, здесь все по-другому, придется переучиваться. Впрочем, Аня не ябеда, так что этой дурацкой манере нараспев обещать пожаловаться можно и не учиться.

Детям велят одеться, и они идут парами с калирудника, где находится садик, в город. Там на здании кинотеатра висит большой портрет Сталина в рамке из электрических лампочек. Лампочки включены, хотя сейчас день. Дети некоторое время стоят перед портретом, и воспитательница ведет их обратно. У многих детей поверх шапки надета шаль, крест-накрест на груди, а концы завязаны сзади на спине. Даже мальчишки некоторые носят шаль. В Ленинграде знакомые дети носили шубы, а здесь – зимние пальто, или «польта», как они говорят. А валенки у многих детей подшиты и выглядят почти как сапожки, но не на кожаной подошве, а на войлочной.


Еще от автора Татьяна Владимировна Янковская
Если б не рейтузы

Татьяна Янковская родилась в Ленинграде. Окончила химический факультет Ленинградского государственного университета. С 1981 года живет в Америке. С 1991 года публикуется в журналах «Слово/Word», «Вестник», «Чайка» (США), «Время искать» (Израиль), «Континент» (Франция). Живет в Нью-Йорке.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.