Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени - [25]

28

Ура! В июне приезжает дедушка, и они все вместе поплывут по Каме и Волге в Куйбышев, а там поедут на дачу к дедушкиной сестре, тете Эсе. Сима приедет прямо туда ненадолго и вернется с дедом в Ленинград. Сначала они поехали на поезде в Пермь – каким унылым показался Ане город по сравнению с Гиперборейском! – переночевали у знакомых в Мотовилихе, а утром приехали на пристань, где уже стоял теплоход. Сначала плыть было интересно, особенно шлюзоваться, но потом погода испортилась, пошел дождь. На Камском море была сильная качка, как на настоящем море, и Аню, как всегда, укачало. Они ехали в каюте 3-го класса без окон, было душно и неуютно. Но когда погода наладилась, они проводили почти все время на палубе, выходили на берег на долгих стоянках. Запомнилась Елабуга на высоком берегу. А вот и Волга. Ее берега до Жигулевских гор не так красивы, как камские, но зато они проезжали Ульяновск, бывший Симбирск, где Ленин учился в гимназии.

На даче под Куйбышевом есть ягодные кусты и фруктовые деревья, недалеко пляж. Не успела Аня познакомиться с другими детьми своего возраста, как папа запретил ей с ними играть, потому что она отказывалась снимать на пляже майку. У нее начала расти грудь, и Аня стеснялась бегать в одних трусах, как раньше. Но папа сказал, что это каприз, что они специально приехали сюда, чтобы она могла загорать, и что если она не снимет майку, пусть сидит на даче или на пляже рядом с папой, который сразу нашел партнеров для игры в шахматы и в преферанс. Мамины уговоры не помогли. Попереживав несколько дней, Аня уступила, пересилила стыд и, играя с ребятами в воде и на берегу, иногда даже забывала про свою новую грудь. Ребята ее не дразнили.

Тети-Эсина дочка Нина хорошо шьет, она сшила Ане потрясающее розовое платье, все в оборках, с поясом, завязывающимся сзади на бант. Такое же платье она сшила для Сони, его дедушка с Симой заберут в Ленинград. Аня тоже уже может хорошо и ровно строчить на швейной машинке, но тети-Нинина машина лучше – на ней можно не подрубать края по старинке, а обметывать, не подгибая, – это называется оверлок – без чего в жизни не сделать таких воздушных оборок.

Возвращались Аня с папой и мамой на поезде, и на несколько дней остановились в Москве у другой дедушкиной сестры, тети Рахили. У нее все по-другому, чем у всех родных, у которых Ане приходилось до сих пор бывать. Тетя Рахиль живет на Суворовском бульваре, в длинной, как коридор, комнате. Узкий проход между громоздящейся справа и слева то ли мебелью, то ли рухлядью, как в лавке старьевщика, ведет от двери к окну, дающему немного света. У этой дедушкиной сестры все какое-то серое – и мебель, и ее одежда, и она сама, только улыбка на лице светлая от радости, что к ней приехали. Тетя Рахиль живет одна, она никогда не была замужем. Ее жених погиб в Первую мировую войну, и она так больше никого и не полюбила. Она угощает их необычным супом, в котором нет ничего, кроме картошки и мелко нарезанного лука, и по случаю приезда гостей брошен для вкуса кусочек сливочного масла. Тетя Рахиль работала раньше учительницей, теперь она на пенсии и получает всего 130 рублей [3] в месяц. Дома у Ани не принято говорить о деньгах, но она понимает, что это намного-намного меньше, чем получают мама и папа. После обеда они пошли в Елисеевский магазин и накупили всяких вкусностей, каких в Гиперборейске не продают, а тетя Рахиль, хоть и живет в Москве, не покупает, – севрюгу, буженину, ливерную колбасу, копчушки, косхалву.

На следующий день они сходили на выставку картин из Дрезденской галереи, которые Советский Союз должен был вернуть Германии. Знаменитая Сикстинская мадонна Рафаэля произвела на Аню неизгладимое впечатление. Как она идет-парит в облаках в этом огромном небе, с широко расставленными грустными глазами и маленьким сыном, на которого она не смотрит, как другие мадонны… А на другой день родители повели ее в Кремль. Возможность видеть вживую эти могучие строения, пережившие века, дает ощущение причастности к истории. Никакие картинки этого не заменят. Потом они встретились с сыном тети Эси и его женой-красавицей, и те поводили их по улицам Москвы. Дядя Яша моложе папы, но тоже воевал. Сбежал из дома на фронт, был ранен. Он женился недавно и кажется очень счастливым. Тетя Люба показала свою Москву – остатки Китай-города, Арбат, особняк Морозова – особенный, сказочный.

Вернувшись в Гиперборейск, Аня впервые в жизни поехала на одну смену в пионерский лагерь. Лагерь калийщиков маленький, небогатый по сравнению с лагерями большинства других предприятий. Самый лучший лагерь у строительного управления СУТС на высоком берегу пруда, с длинной, широкой деревянной лестницей, ведущей к воде. Но и у калийщиков неплохо. Утром у них линейка и подъем флага. По вечерам из репродуктора по всему лагерю несется музыка. «На карнавале, под сенью ночи, вы мне шептали: люблю вас очень. На карнавале вы мне шептали – да-да, шептали: я вас люблю». И очень смешной конец: «Под маской леди, краснее меди, торчали рыжие усы!»

Хорошо жить в лесу, ходить в походы. На одной из прогулок ребята набрели на огромную черемуху. Мальчишки сразу забрались на дерево, потом слезали по очереди с черными ртами. Ленька Стесин сорвал для Ани ветку, усыпанную вяжущими рот ягодами. Леня не такой красивый, как его старший брат Витя, но тоже ничего. Он на два года старше Ани. Когда их водили в кино, Ленька сел рядом с Аней, и она заметила, как его рука в темноте тянется к ее руке, лежащей на колене. Аня следит с интересом краем глаза и в последний момент убирает руку, так что Лёнина рука ложится на ее колено. Он вздрагивает, убирает руку и, подождав, повторяет попытку. Она снова отдергивает руку и чуть не прыскает. Она еще никогда не сидела за руку с мальчиком в кино, но любопытство не такое сильное, чтобы поддаться искушению. Вот если б это был Сережа или хотя бы Витя Стесин… А Ленька со своим смешным ежиком не так уж ей и нравится. А может быть, она просто еще себя не знает и узнавать не торопится.