Детский Мир - [65]

А Столетов на этом не угомонился. В новогоднюю ночь, пребывая также во хмелю, как и сопровождающий его товарищ, он явился с огромным букетом цветов, прямо на дом к Афанасьевой, и фривольным тоном стал ее звать в ресторан:

— Весь зал наш! — командирским басом кричал он, привлекая внимание всех соседей по коммунальной квартире.

— Уходите, уходите, пожалуйста, Аркадий Яковлевич, — пыталась спровадить непрошенных гостей Анастасия.

— Но, но, но! Как ты смеешь так, р-р-рядовая Афанасьева! — пьяно рычал полковник запаса.

— Не спроста, не спроста, — когда непрошенные гости ушли, недовольно выдавила мать, и уже тише, будто про себя. — Какой срам! При людях. А дворянская кровь.

В первые будние дни, уже по межгороду, Столетов позвонил на работу:

— Настя, прости. Как в Москве погода? А у нас, здесь на юге, тепло, прямо весна, — он еще что-то бубнил, но ей не до него, оставалось всего пару дней до конца сдачи документов, характеристика еще не подписана.

Пошла она лично на прием к секретарю парткома. В большом светлом, прокуренном кабинете, прямо под огромным портретом Сталина сухопарый партиец, чуть сбоку секретарша стучит на машине.

Увидев Афанасьеву, он исподлобья долго глядел, наверно мучительно что-то выбирал, наконец, снял очки, устало просопел, шмыгнув простуженным носом:

— Мария Сергеевна, — принял он решение, — вы нам мешаете.

— Да, да, — как по команде вскочила секретарша, и несмотря на далеко не юный возраст, довольно шустро застучала каблуками, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Слушаю вас, — будто не знает о чем речь. — Ах, да! — он даже встал, подчеркивая важность. — Понимаете, нам кажется, и по инструкции так, что за год работы мало что поймешь, и вообще, наука дело серьезное, надо бы еще годик-два поработать, прежде чем об аспирантуре думать. Такого положения, — сделал пару шагов он ей навстречу.

— Так я ведь фронтовичка, ранена, у нас льготы, — чуть ли не затараторила она от волнения.

— Все понятно, это понятно, — он подошел вплотную, — но есть и послевоенные годы.

— Я не виновата, меня оправдали, на год раньше выпустили.

— Это они мудро сделали, — он сперва легонько положил руку на ее талию и, будучи чуть ниже, страстно иль с одышки тяжело ртом дыша, обдавал ее противным запахом табака и чего-то жирного. — Давай сделаем так, э-э, так сказать полюбовно, — он уверенно обхватил ее, — еще годик поработай, прояви себя, так сказать, с лучшей стороны, а мы всегда будем «за». Ну, как? — острый кадык с жадным всасывающим звуком прошелся по его тонкой шее. — Значит, договорились? — и его костлявая рука впилась ниже талии.

— Ух! — локтем отпихнула его Афанасьева, бросилась к выходу, сбивая дверью секретаршу.

Как раз в этот же день ей вновь позвонил Столетов из Грозного. Цепляясь за последнюю надежду, даже не веря, что он что-либо сделает, Анастасия в двух словах посвятила его в свои перипетии. И к ее удивлению, Столетов, видимо, позвонил к секретарю парткома, или еще как, в любом случае к ней явилась Мария Сергеевна:

— Понимаете, Анастасия Тихоновна, мы ничего не решаем, все в руках райкома КПСС, и зря Аркадий Яковлевич нас донимает.

И может быть, все так бы и улеглось, и как подсказал Филатов, этот год даром бы не пропал, они бы потихоньку, заранее начали бы работать над темой диссертации, как и ранее решив вопрос с пропиской. Однако, случилось непреодолимое: умер Сталин, и стали пуще прежнего выискивать «врагов народа», и никто, прежде всего сама Афанасьева, не предполагали, что на траурном митинге среди последних тот же секретарь парткома упомянет ее имя: «мол, затерся и средь нас лазутчик».

Это был новый, куда более коварный приговор. Лишь Филатов открыто ее пытался отстоять, — за это вскоре поплатился должностью заместителя декана.

У нее еще был шанс спастись, остаться в Москве — выйти замуж. Но за кого? И здесь Максим Филатов был рядом, да и он не то чтобы сделал предложение, а сказал:

— Я хочу быть всегда с тобой.

— Но ты ведь женат.

— Ни я ее, ни она меня не любит.

— Но у вас ребенок. К тому же еще скажут — я разрушаю советские семьи — совсем изживут.

После окончания срока прописки она еще более трех недель пребывала в Москве, и ее уже ожидали самые жесткие санкции со стороны правоохранительных органов. Находясь под всесторонним прессингом, она сама сознательно свершила уничтожающий шаг — «прыгнула в раскрытую пасть» — позвонила к Столетову.

— Что там ты, даже меня из столицы выжили, — вроде участлив голос пожизненного командира. — Да я абсолютно не жалею! Даже очень рад! Здесь настоящий курорт! Юг, тепло, все есть! И что ты там живешь, в этой провонявшей мышами коммуналке, вместе со своей доисторической мамашей. Извини. И что такое лаборант и прочее. Короче, срочно приезжай, обещаю — не пожалеешь.

Где-то в середине февраля она сошла на перрон станции Грозный. Югом и не пахло — шел мелкий, колкий снег, сильно дуло, — и сырость, холоднее, чем в Москве. Никто ее не встречал, было очень рано, а знала она лишь рабочий адрес и телефон. Грозный не Москва — небольшой, провинциальный, промышленный, уютный городок. И спрашивать не надо — проспект Орджоникидзе от вокзала ведет к недалекому центру, а там дворники подсказали, где улица Мира центральный почтамт, напротив — центральная типография и рядом огромное здание — «Северо-Кавказское региональное научно-производственное объединение «Севкавгеология».(Как физик-астроном, мечтающий о яркой звездной романтике, стал вдруг геологом — в темной земле ковыряется. Прямо как в сказке).