Я вернулся домой и решил сделать так, как этот Митя Круглов: сел сразу на стул, свесил голову и скорчил унылую-преунылую физиономию. Мама это сразу заметила и спрашивает:
— Что с тобой? Двойку небось получил?
— Получил, — говорю.
Вот тут-то она и начала меня пробирать.
Но об этом рассказывать неинтересно.
На следующий день Шишкин тоже получил двойку, по русскому языку, и была ему за это дома головомойка, а еще через день на нас обоих опять появилась в газете карикатура. Вроде как будто мы с Шишкиным идем по улице, а за нами следом бегут двойки на ножках.
Я сразу разозлился и говорю Сереже Букатину:
— Что это за безобразие! Когда это наконец прекратится?
— Чего ты кипятишься? — спрашивает Сережа. — Это ведь правда, что вы получили двойки.
— Будто мы одни получили! Саша Медведкин тоже получил двойку. А где он у вас?
— Этого я не знаю. Мы скачали Игорю, чтоб он всех троих нарисовал, а он нарисовал почему-то двоих.
— Я и хотел нарисовать троих, — сказал Игорь, — да все трое у меня не поместились. Вот я и нарисовал только двоих. В следующий раз третьего нарисую.
— Все равно, — говорю я, — Я этого дела так не оставлю Я напишу опровержение! Говорю Шишкину:
— Давай опровержение писать.
— Л как это?
— Очень просто: нужно написать в стенгазету обещание, что мы будем учиться лучше. Меня так в прошлый раз научил Володя.
— Ну ладно, — согласился Шишкин. — Ты пиши, а я потом у тебя спишу.
Я сел и написал обещание учиться лучше и никогда больше не получать двоек. Шишкин целиком списал у меня это обещание и еще от себя прибавил, что будет учиться не ниже чем на четверку.
— Это, — говорит, — чтоб внушительней было.
Мы отдали обе заметки Сереже Букатину, и я сказал:
— Вот, можешь снимать карикатуру, а заметки наши наклей на самом видном месте. Он сказал:
— Хорошо.
На другой день, когда мы пришли в школу, то увидели, что карикатура висит на месте, а наших обещаний нет. Я тут же бросился к Сереже. Он говорит:
— Мы твое обещание обсудили на редколлегии и решили пока не помещать в газете, потому что ты уже раз писал и давал обещание учиться лучше, а сам не учишься, даже получил двойку.
— Все равно, — говорю я. — Не хотите помещать заметку — не надо, а карикатуру вы обязаны снять.
— Ничего, — говорит, — мы не обязаны. Если ты воображаешь, что можно каждый раз давать обещания и не выполнять их, то ты ошибаешься.
Тут Шишкин не вытерпел:
— Я ведь еще ни разу не давал обещания. Почему вы мою заметку не поместили?
— Твою заметку мы поместим в следующем номере
— А пока выйдет следующий номер, я так и буду висеть?
— Будешь висеть,
— Ладно, — говорит Шишкин.
Но я решил не успокаиваться на достигнутом. На следующей переменке я пошел к Володе и рассказал ему обо всем.
Он сказал:
— Я поговорю с ребятами, чтоб они поскорее выпустили новую стенгазету и поместили обе ваши статьи. Скоро V нас будет собрание об успеваемости, и ваши статьи как раз ко времени выйдут.
— Будто нельзя сейчас карикатуру вырвать, а на ее место наклеить заметки? — спрашиваю я.
— Это не полагается, — ответил Володя.
— Почему же в прошлый раз так сделали?
— Ну, в прошлый раз думали, что ты исправишься, и сделали в виде исключения. Но нельзя же каждый раз портить стенную газету. Ведь все газеты у нас сохраняются. По ним потом можно будет узнать, как работал класс, как учились ученики. Может быть, кто-нибудь из учеников, когда вырастет, станет известным мастером, знаменитым новатором, летчиком или ученым. Можно будет просмотреть стенгазеты и узнать, как он учился.
«Вот так штука! — подумал я. — А вдруг, когда я вырасту и сделаюсь знаменитым путешественником или летчиком (я уже давно решил стать знаменитым летчиком или путешественником, вдруг тогда кто-нибудь увидит эту старую газету и скажет: «Братцы, да ведь он в школе получал двойки!»
От этой мысли настроение у меня испортилось на целый час, и я не стал больше спорить с Володей. Только потом я понемногу успокоился и решил, что, может быть, пока вырасту, газета куда-нибудь затеряется на мое счастье, и это спасет меня от позора.
Карикатура наша провисела в газете целую неделю, и только за день до общего собрания вышла новая стенгазета, в которой уже карикатуры не было и появились обе наши заметки: моя и шишкинская. Были там, конечно, и другие заметки, только я сейчас уже не помню про что.
Володя сказал, чтоб мы все подготовились к общему собранию и обсудили вопрос об успеваемости каждого ученика. На большой перемене наш звеньевой Юра Касаткин собрал нас, и мы стали говорить о нашей успеваемости. Говорить тут долго было не о чем. Все сказали, чтоб мы с Шишкиным свои двойки исправили в самое короткое время.
Ну, мы, конечно, согласились. Что ж, разве нам самим интересно с двойками ходить?
На другой день у нас было общее собрание класса.
Ольга Николаевна сделала сообщение об успеваемости. Она рассказала, кто как учится в классе, кому на что надо обратить внимание. Тут не только двоечникам досталось, но даже и троечникам, потому что тот, кто учится на тройку, легко может скатиться к двойке.
Потом Ольга Николаевна сказала, что дисциплина у нас еще плохая — в классе бывает шумно, ребята подсказывают друг другу.
