Детка - [36]

если дословно перевести с английского. Набираю номер, он уже выехал, будет минут через десять – пятнадцать: только что познакомился с одной девахой – конфетка, пальчики оближешь. Еще одна засранка с бешеной маткой, это точно. Девочки с бешенством матки – его слабое место, из-за них он когда-нибудь и сгорит. Моя жена и дочка, впрочем, тоже бешеные. Модная женская болезнь, последний писк, как в былые времена – чахотка. Представляете Маргариту Готье с бешенством матки, забавно, верно? Если ты женщина и у тебя нет бешенства матки – ты не женщина. Общество отворачивается от тебя. Так уж повелось с тех пор как Джейн Фонда взбрендило признаться, что она страдает бешенством матки. Хорошая реклама по Си-Эн-Эн. Короче, живу я теперь с двумя монстрами, двумя доходягами, которые только и знают, что жрать да блевать. Пришлось соорудить отдельный туалет с кабинками и специальной раковиной, где сделана такая дырка, чтобы блевотина свободно в нее проходила. Только так удается избегать засоров; на дверце я повесил табличку: «Блевательная». Иначе говоря, исключительно, чтобы блевать. Если бы блевотину по замкнутому циклу можно было снова переделывать в жратву, я смог бы открыть ресторан на двести посадочных мест. Подружки жены и дочери побагровели от зависти и все как одна соорудили свои блевательные рядом с бассейнами. Мы живем в эпоху блевантина. Если кто-то не блюет, то это всегда какой-нибудь омерзительный толстяк, которому нечего и мечтать о триумфе, а уж тем более о Голливуде, по крайней мере, до тех пор, пока в моду не войдут набожные фильмы и Оскаров не начнут давать за ширину боков. Хотя в этой стране полно тучных людей с расползающимися формами, никто из них не борется за свои права и не жалуется на притеснения. Впрочем, в конечном счете, вряд ли эта тема достойна пристального внимания. А вот что меня действительно заботит, так это психозы и степень их распространенности. Жена и дочка то и дело переживают периоды тяжелой депрессии, у них серьезные проблемы с самоидентификацией, их обследовал психоаналитик, начав с меня, разумеется: они не хотят быть самими собой. Всем кем угодно – только не собой. Памелой Андерсон, Шерон Стоун, Мадонной и, Бог весть, кем еще… Они с ума сходят по всяким разным сектам, по мормонам, сиентологии, запоем читают назидательные брошюры, которые якобы должны открыть перед ними новые пути к самопознанию и успеху. Моя жена тоже кубинка, но об этом никто не знает. Ей везде хочется сходить за американку, урожденную гражданку Соединенных Штатов. О том, что происходит там, она не хочет и слышать. Впрочем, дело, как говорится, темное. Я никогда ее раньше не видел, я имею в виду – на Кубе. Хотя это вполне могло бы случиться, потому что я знал ее брата.

Там, на Кубе, в последнее время брат ее был одним из самых закадычных моих друзей. Бравый был парнишка – кремень, все у него выходило просто и прямо. Познакомили нас как-то вечером в «Монмартре»; он тогда с ума сходил, места себе не мог найти, потому что кузена его упрятали в кутузку за какое-то политиканство. Встретиться со мной ему посоветовал один мой приятель, перед которым у меня был должок. Парень молил о помощи, просил, чтобы я вытащил его родственничка из тюрьмы, пока того не объявили пропавшим без вести, с тем, чтобы наутро найти в какой-нибудь канаве, подавившегося собственными яйцами. Он знал, что, благодаря моей работе по связям с общественностью, а, точнее говоря, в кабаре, у меня есть связи в полиции. Вызволил я паренька. На допросах ему всю физиономию расколошматили, а ногти с ног и с рук вернули в отдельном пакетике. Вытащил я его и не жалею: человек он оказался искренний, честный, словом, понравился мне. Но я всегда старался глядеть вперед: братишка ведь был одним из тех революционеров, которые корчили из себя чистюль, но на самом деле были порядочным дерьмом, хотя со стороны выглядели людьми с идеалами и благородными намерениями.

Брат жены, Луис – тогда я еще не знал, что у него есть сестра, – зачастил ко мне, и мы стали друзьями не разлить водой. Закадычные приятели. О том случае с полицией он больше не говорил. Как-то вечером он пришел и заявил, что, мол, такая история, надо спрятать на пару дней кое-какие лекарства, пока не найдется человек, который переправит их в Сьерру, и я спрятал их у Каруки. В другой раз он принес нарукавные повязки, и я тоже согласился. И так помаленьку продолжал помогать делу, от которого лично мне было ни жарко, ни холодно. Впрочем, нет, пожалуй, наоборот: и жарко, и холодно, потому что дело это вредило таким как я, которые жили себе припеваючи, срубая дивиденды с денег и любви, но я все помогал им, сам не знаю почему. Да нет, знаю – по дружбе, потому что если и есть во мне что хорошее, так это то, что за друзей я всегда стою горой. Да и чутье меня не подвело: сразу почуял, что главное для них – «бабки», money.[16]

Как-то утречком прогуливались мы с Луисом по площади Гомеса, только-только выйдя от Техадильо, где дрючили до опупения двух сказочных блядей, работавших под тибеток, – просто волчий аппетит напал. Благоухающие пачулями и ванилью, с азиатскими прическами, они жгли ароматические палочки, расхаживали в шелковых китайских кимоно, делали массаж «райские кущи» и являли невероятные образцы сексуального плюрализма. Они просили называть их гейшами, говорили, что бросили театр в Шанхае, чтобы открыть свое дело, в котором, надо признать, и достигли непревзойденного мастерства. Проходя мимо аптеки, где в одной из витрин красовался огромный аквариум, мы услышали визг шин: какая-то машина на полной скорости вывернула из-за угла. Все произошло в доли секунды – машина остановилась рядом с нами, из окошка высунулась рука с автоматом, и раздались две очереди. Я сразу же бросился на землю, притворившись, что убит или тяжело ранен. Так что первая очередь целиком досталась Луису, который шел по краю тротуара. Мозги его разлетелись во все стороны, забрызгав мне губы и глаза. Вторая очередь вдребезги разбила витрину с аквариумом, вода смыла с меня кровь, и рыбки заскакали по мне, хватая воздух ртами. Всего меня словно обожгло – осколки стекла вонзились в лицо, руки, ноги, спину…