Дети золота, дети песка - [13]

Она хочет жить. Она так сильно хочет жить.

Не смотрит по сторонам, лишь манят безопасные скалы, сулящие обманчивое спасение. Позади нее раздаются яростные крики схваченного Радомира, всадники подгоняют лошадей, победно улюлюкая. Скалы все ближе, силы покидают северянку. Дыхание становится тяжелым, кости ломит от боли, и, несмотря на упрямство, Ренэйст больше не может бежать. Тугая веревка с закрепленными на ее концах тяжелыми грузами крепко обхватывает лодыжки, лишая равновесия.

Ренэйст падает на песок, и склонившийся над ней всадник закрывает собой Солнце.

Глава 3. Погребальный костер

Кюна хранит молчание с тех пор, как корабли вернулись в Чертог Зимы.

Она сидит подле огня, сжимая в руках тряпичную куклу, принадлежавшую Ренэйст, и тихо плачет, не сводя взгляда с игрушки. Некогда нежная и ласковая Йорунн стала осколком льда, лишившись двоих детей, тенью себя прежней. Лишь иногда тихий всхлип срывается с дрожащих губ, и никто не стремится мешать ее горю.

Стоит Витарр на пороге, но не может войти в отчий дом. Слышит тихий плач матери, да неуте шает ее. Запрокидывает голову, смотря на безучастную Луну, сияющую на небосводе, хмурит густые темные брови, прикрывая глаза и медленно выдыхая.

«– Ублюдок!

Конунг бьет раньше, чем нескольким мужчинам удается его скрутить. Брызжет слюной, прожигая сына яростным взглядом, и вырывается, стремясь добраться до него. Подобно зверю хрипит и рычит Покоритель, и требуются трое, чтобы удержать его на месте.

– Сначала ты забрал моего сына, – рычит он, и, глядя на него снизу вверх, Витарр не может отвести взгляда от лица отца, в уголках губ которого пенится слюна, – а теперь отнял мою дочь!

Витарр вздрагивает, когда крепкая рука хватает его за загривок, но не пытается вырваться. Он встает на слабые ноги, когда Ульф Бурый рывком заставляет подняться, придерживая своего воспитанника, положив ладонь ему на лопатки.

– Выродок Локи! Гореть тебе в пламени Муспельхейма!»

Ренэйст не могла умереть.

Не волнует его ненависть отца, как не волнует и то, какая судьба уготована ему самому. Он привык ощущать себя изгоем и убийцей, но никогда не желал зла Ренэйст. Брат и сестра по крови, не товарищи они друг другу, а узы, связывающие их, тоньше конского волоса. Только не остановило это Белолунную, не помешало пойти на риск, проведя Братоубийцу на борт драккара. Зло качает Витарр головой; что теперь толку думать об этом? Поплатилась она за свою доброту, и теперь тело любимой конунговой дочери качает колыбель мертвых южных вод.

Старшего отдали пресной воде, младшую – соленой. Один он остался, не живой и не мертвый.

За тяжелой дубовой дверью повисает тишина, и Витарр напрягается, вслушивается. Кто знает, что сделает с собой безутешная женщина? Всегда матери ближе дочери, а кюну и без того лишили ее в ту пору, когда погиб Хэльвард. Вместо того чтобы вскармливать ее, обучать женским премудростям, Йорунн наблюдала лишь со стороны, как растет Ренэйст заменой погибшему брату. Даже из лука заставили научиться стрелять, забрав прялку и велев ступить на воинский путь. Быть может, тешила себя Йорунн надеждами на скорое рождение внуков, а теперь нет у нее детей, что продолжат их род.

Кто знает, что сделает с собой безутешная мать?

Витарр тянет было руку, чтобы, распахнув дверь, оказаться рядом, пресечь необдуманный шаг, но до слуха его доносится сдавленный всхлип, и выдыхает Братоубийца. Должен ли радоваться он тому, что она плачет? Но так он знает, что мать жива. Нет ничего, что могло бы быть важнее этого.

Сжав и разжав пальцы, убирает он руку от двери, прижимаясь к заледеневшей древесине лбом. Кажется ему, что Йорунн не обрадуется, если он подойдет к ней. Не приголубит, не приласкает. Простила она ему смерть Хэльварда, но Ренэйст не простит.

Ненависть матери принять он не готов. Оставив кюну наедине со своим горем, Витарр уходит прочь.

Скрипит снег под тяжелыми его сапогами, когда, обогнув Великий Чертог, хромая, идет он в сторону Дома Солнца. Накидывает на темную свою голову глубокий капюшон, скрывая лицо в тени, и держится стен домов, скрываясь от бдительных взглядов стражников. После произошедшего люди обозлились на него лишь сильнее. Стоит ли удивляться? Ренэйст всеми любима, надежда своего народа, будущая правительница. Подруга, дочь, возлюбленная.

Если б не Ульф, конунг еще в море вырвал бы сердце из его груди, оттого и нет у него желания лишний раз попадаться ему на глаза. Никогда Ганнар Покоритель не поверит в то, что сожалеет Витарр о гибели своей сестры. Охотней примет он то, что его, ублюдка, тайком выносил Локи из колыбели, отдавая великанше Ангрбоде – той, что приносит горе, – дабы та вскормила Братоубийцу своим молоком.

Коль отпрыском Локи считают его, то единственная сестра, что есть у него, – владычица Хель, а Фенрир и Ермунганд приходятся ему братьями. Что ему горевать по каким-то волчьим детям?

Но он горюет, и горе это, безутешное, скрыто во тьме за его ребрами.

Он видит его выходящим из Дома Солнца и останавливается, желая остаться незамеченным. Нечасто можно встретить его в этой части Чертога Зимы, но Медведя нельзя с кем-либо спутать. Тень печали омрачает лицо Хакона, останавливается он на самом пороге и замирает, глядя на холодный лик Луны, не моргая. Ни слова о случившемся не сказал берсерк ему после плавания, оно и к лучшему. Коль и винит его, как и все вокруг, только держит в себе. Не хочет Витарр оказаться рядом, когда ярость переполнит чашу его духа, и тогда зверь вырвется из его грудины. Отступает Витарр назад, ступая след в след, но снег скрипит, и в полной тишине бесконечной ночи звук этот кажется оглушительным. Хакон закрывает глаза, облачко пара срывается с губ его, когда он, выдохнув, произносит: