Дети змей, дети волков - [5]

Когда северяне напали впервые в его жизни, Радомиру тоже хотелось спрятаться за этим пологом.

Вдохнув через нос, он старается успокоиться и вновь обращает внимание свое на Ренэйст.

Плечи Ренэйст дрожат, ее всю трясет, как во время горячки. Она обнимает себя, слабая и напуганная. Не бросать же ему ее в таком ужасном состоянии наедине с этой бедой?

Мысль эта тянет губы во взволнованной усмешке, которую Радомир прячет, прикрыв ладонью. Подумать только, кто бы знал, что Радомир, сын Святовита, ведун, ненавидящий луннорожденных всем своим сердцем, столь сильно станет заботиться о дочери Луны? За время пути привязался он к ней, да и шрам на ладони забыть не дает о том, что связаны они кровью.

Уж лучше с ней, чем одному.

– Я постараюсь, – обещает он.

Радомир старается быть осторожным. Он тянет пальцами жесткие от песка и грязи волосы, силится распутать узлы, но ничего не получается. В какой-то момент он дергает с такой силой, что Ренэйст ведет вбок, она почти падает, пальцы его путаются только сильнее, но воительница не издает ни звука. Словно из камня высечена она, напряженная и безмолвная.

Неизвестно ему, сколь долго проводят они в напрасных этих попытках. Как ни ухитряется он, а справиться не может. Выдыхает сквозь зубы, предугадывая реакцию на свои слова, только дело все в том, что, как бы ни ранило это Ренэйст, иного выбора нет. Радомир не может ей лгать. Он не знает, что делать, и Дар тут не поможет.

Когда он начинает говорить, в голосе его звучит сочувствие:

– Это бесполезно.

Опустив спутанный клубок волос, который, кажется, от его действий запутался лишь сильнее, ведун опускается на песок. Радомир выдыхает носом, наблюдая за тем, как Ренэйст оборачивается к нему. На лице ее застывает выражение бесконечной скорби. Его слова луннорожденную вовсе не удивляют, словно бы была она готова именно к такому итогу. Голубые глаза, полные слез, смотрят на него с тревогой.

– Что именно? – спрашивает она, и голос ее срывается.

– Все! Их не распутать.

Даже если замочить в воде и хорошенько натереть мыльным корнем – ничего не получится. Волосы испорчены окончательно.

Ренэйст все понимает. Слезы стекают по ее щекам, оставляют следы на грязной коже. Она продолжает смотреть на него, но словно бы и не видит, погруженная в свои думы. Они оба знают, что будет дальше, но ни один из них не готов сказать об этом вслух. Временами кажется, что если не говорить о чем-то, то это не произойдет, но сейчас совершенно не тот случай. Белолунная качает головой медленно, не моргает, но молчит.

И тогда нарушить молчание приходится Радомиру:

– Их не спасти.

Ренэйст молчит.

– Ты понимаешь, что я говорю?

И не моргает даже.

Перед тем как сказать это, Радомир делает вдох особенно глубокий. Силится наполнить воздухом все свое нутро, вдыхает до тех пор, пока места внутри собственного тела едва хватает ему самому, и произносит на выдохе:

– Мы должны их отрезать.

И тогда ее взгляд становится осознанным. Полный боли, он пронзает ведуна подобно стреле, и следом за этим северянка заходится громкими безутешными рыданиями. Всем телом подается Ренэйст вперед, прижимаясь лбом к песку, и ужасные ее волосы падают Радомиру на колени. Не в силах смотреть на нее, ведун возводит взгляд к небу, рассматривая его отвратительный, вызывающий лишь неприязнь цвет.

Он так устал от этого цвета.

Ренэйст убивается столь сильно по своим волосам не только из-за воспоминаний, связанных с ними, нет. Для северного воина волосы – его достояние, признак свободы. Мужчины носят длинные волосы, заплетают в косы, показывая, сколь свободолюбивый и гордый нрав они имеют. Уход за ними – настоящий ритуал, процесс, которому уделяется множество времени, сил и внимания.

Обстригают только рабов. Тех, кто попал в плен и кого хотят унизить. Показать, сколь ужасно и бедственно их положение. Для будущей кюны, наследницы конунга, для воительницы, прошедшей испытание и свой первый набег, это – самое настоящее унижение. Как отнесется к ней ее народ, если вернется к ним Ренэйст обкорнанная, подобно рабыне?

Кто пойдет за таким правителем?

– Я не могу…

– Можешь, – излишне резко отвечает Радомир, продолжая уже мягче. – Можешь. С таким колтуном на голове далеко тебе не уйти. Тяжело же, да и покоя тебе не будет, задушишь себя тревожными мыслями. Не хватало еще, чтобы насекомые в твоих волосах завелись, мы же в пустыне никак их не выведем, и сойдешь еще с ума от чесотки.

Может, и так, но знает Радомир, что в волосах женщины кроется ее сила. Юные девы заплетают косу одну, и та скрывает хребет, хранит в себе все женское естество. Когда девушка выходит замуж, то заплетает две косы: одну для себя, а другую – для мужа. Потому девушки так хранят свои волосы, холят их и лелеют силу, что в них заключена.

Радомир не знает, так ли принято среди детей Луны, но отчаяние Ренэйст говорит ему о том, что нечто схожее в отношении их народа к волосам есть.

Протянув руку, осторожно сжимает он ее дрожащее плечо, поглаживая и стараясь показать, что рядом. Вот уж вряд ли присутствие его хоть несколько утешит ее, но не может же он оставаться безучастным. Ренэйст продолжает рыдать, содрогаясь при каждом всхлипе и не желая принимать неизбежность происходящего. Она и сама понимает, что придется сделать это, что доводы, приведенные ведуном, весьма весомы, и с ними придется считаться.