Дети змей, дети волков - [15]

– Хотела искупать вас, да только вижу, что спать хочется больше. Иди, ложись рядом, другое ложе предложить я тебе не могу.

Резко рот закрыв, солнцерожденный поднимает изумленный взгляд на Мойру. Чтобы он да лег на одно ложе с Ренэйст? Они-то спали рядом, только вот на песке, где и выбора другого не было. Ведовской дом, где из постели только брошенные в одну кучу шкуры, ткани да подушки, уж точно должен предложить ему хоть что-то иное!

Мойра продолжает смотреть, и он понимает – не предложит.

– Но…

– Не с ней ли ты запястья резал? – добродушно фыркает она, походя на лисицу. – Кровь свою с ней смешал, и теперь она тебе сестра. Ничего ужасного нет в том, чтобы лечь возле нее. Спать-то с комфортом хочется вам обоим.

Поджимает он губы упрямо, качает головой. Нет уж, не пойдет. Да, Рена ему сестрой приходится по крови после ритуала, который провели они на берегу, перед тем как попасть в плен к жителям Алтын-Куле. Он помнит, как шумела вода подле их ног, как кровь капала на песок, и от каждой капли шум стоял такой, словно бы вот-вот он оглохнет. Или это шумела вода, попавшая ему в уши после кораблекрушения? Или, возможно, ток собственной крови казался ему столь громогласным?

И все же не может он лечь подле нее.

Ренэйст продолжает спать спокойно, набирается сил после утомительного путешествия. Впервые за долгие лиги пути выглядит она умиротворенной. Ничто не тревожит луннорожденную, и спит она, Радомир уверен, без сновидений. Привыкший просыпаться от криков Волчицы, полных боли и отчаяния, рад ведун, что и вовсе ничто ей не снится.

Он думает о снах, и в груди беспокойно ворочается что-то. Может, дело даже не в том, чтобы лечь подле Ренэйст. Предчувствие тревожит его, заставляет беспокоиться. Кажется ему, будто что-то увидит, коль ляжет спать. После всех тягот и испытаний только видений ему не хватает.

Только вот Мойра неумолима. Вновь оглаживает она его по волосам с лаской материнской, опускается пред ним, упираясь локтями в колени, и притягивает к себе, прижимаясь лбом ко лбу Радомира. Ведунья закрывает глаза, и Радомир, отметив рыжину ее ресниц, и свои глаза смыкает. Волной тепла сонного марева обдает его, которое Мойра выдыхает ртом своим подобно туману, чьи клубы тянет ведун носом. Он выдыхает через рот, выдох этот обращается зевком, и она шепчет ему едва ли не в рот:

– Знаю. Знаю, пугают тревожные сны, уж мне ли не знать. Только вот ты должен спать, Радомир.

Должен ли? А если должен, то кому? Мысли путаются, дышать тяжело, и поднимается Радомир на ноги. Мойра придерживает его, дрожащего, лишь бы в очаг не упал, и подводит к постели. Ворчит он, вырывается и, споткнувшись об ноги Ренэйст, валится подле нее. Волчица и глаз не открывает даже, лишь ворочается, устраиваясь удобнее и укрываясь едва ли не с головой. У Радомира весь мир кругом идет, он тянет вверх руки, пытаясь ухватиться хотя бы за что-то, и ловит пряди рыжих волос. Цепляется за них, на пальцы накручивает и, с усилием разомкнув веки, стонет сдавленно:

– Мойра…

– Спи, – непреклонно отвечает она, перебивая и не выслушав до конца, – спи, Радомир.

Забрав свои волосы из дрожащей его хватки, Мойра отходит от ложа лишь тогда, когда накрывает ведуна куском овечьей шкуры. Тот, вытянувшись во весь рост, цепляется отчаянно за жесткие кудри, борется изо всех сил, не желая засыпать, но сдается, сломленный усталостью и ее ведовством. Встав на ноги, рассматривает ведунья беспокойное его лицо и улыбается устало.

Совсем еще мальчишка. Вряд ли многим старше, чем она, когда попала сюда. Чувствует она в нем могущественный Дар, что дремлет где-то внутри, только сам Радомир не желает его пробуждать. Представляет ли он, кем мог бы стать, коль смирился бы со своей участью? Ведуны, подобные ему, не каждый век рождаются. У могущественного отца не мог родиться менее могущественный сын. Кто знает, что было бы, если бы отец не покинул Радомира столь рано?

Кто знает, что было бы, если бы столь рано его не покинула мать?

Мойра поднимает взгляд к дыму, что, извиваясь в хитросплетенном танце, тянется к отверстию в крыше, исчезая в закатном небе. Не обманул ее Дар, ох, не обманул. Дети, что спят ныне в ее постели, еще повернут колесо мира в другую сторону.

Отойдя от них, ведунья покидает свое жилище, кинув мимолетный взгляд на щенков, ютящихся в ее мехах, и поднимается выше, к самой верхушке горы. Там, на каменистом уступе, садится Мойра в центр своего ведовского круга, скрещивая ноги и устремляя взгляд вдаль, рассматривая темнеющую, становящуюся к горизонту практически черной, соленую воду. Дышит ровно, ощущает легкость, коей не чувствовала с тех пор, как оторвали ее от отцовского крыла.

Княжья дочь свой долг исполнила. Нить ее крепко вплетена в полотно мира, не вырвать ее, не скрыть. Все тяготы, с коими столкнулась она, вели Мойру к мигу, когда Золотая Дорога привела к ногам гор ее тех, кого ждала она долгие годы.

Там, на ложе из меха и шкур, спят в ее доме дети богов.

Глава 3. В ожидании бури

В Великом Чертоге столь много людей, что даже птичьему перу не упасть.

Весть о гибели конунга и его наследницы облетела земли луннорожденных столь скоро, что ярлы и их воины начали стягиваться в Чертог Зимы со всех уголков материка. Коль раньше здесь были лишь те, кто прибыл для прохождения испытания и дальнейшего набега, то сейчас едва ли не каждый, имеющий власть, ступил на этот священный порог. Кюна с тревогой вглядывается в их разгневанные лица и не знает, как совладать с бурей. Все они требуют представить им нового правителя из рода Волка, назвать его имя и заставить немедля присягнуть на верность своему народу.