Дети закрытого города - [63]

Одинаковые дни.

— Отчёты о воспитательной работе с классом! — прикрикивала Лилия на собраниях. Лилия нужна была для того, чтобы в мире оставалось что-то незыблемое. И Вета выводила каллиграфическим почерком:

«Майский Арт прогулял урок математики. Проведена беседа. Успеваемость повысилась. Дементьев Валера пришёл в школу в мятой рубашке. Проведена беседа. Стал одеваться аккуратнее».

— Вера, где твоя жилетка? Опять в стирке? Я с первого сентября её на тебе не видела. Сегодня буду звонить родителям.

«Елизавета Николаевна, вы что за мазню устроили в журнале! Это официальный документ, между прочим». Очередные нападки Лилии. На такое главное — молчать.

С утра они рисовали стенгазету. Во вторую смену Вета приходила к ним на уроки.

— Что Тихонова, что краснеешь, стыдно? — в голос возмущалась математичка, глядя на мнущуюся у доски Аню. — Перед кем, интересно, передо мной или перед вашим классным руководителем?

Мероприятие в музее — Мир показывал восьмиклассникам фотографии строящегося Петербурга. Дети были притихшие какие-то, прибитые. Может, так же спали с открытыми глазами, как Вета. Серое небо висело над школой, как разорванное ватное одеяло.

Одинаковые дни. Однажды Вета замерла над стопкой контрольных работ и пришла в себя только от того, что Роза толкала в её сторону очередную коробку с печеньем — изрядно зачерствевшие сахарные звёздочки. Она глотала их, запивая чаем, почти не чувствуя сладости.

— Запишите: гладкая мускулатура.

Пишет Руслана на первой парте, Алейд на второй. Вера делает вид что пишет. Аня рисует в тетради фантастические цветы, Валера мнёт в пальцах оборванный с фиалки листочек. Нужно сделать ему замечание, чтобы окончательно не угробил цветы — наследство Жаннетты, — но нет сил. Вета сама почти спит, указкой тыча в развороченный кишечник манекена.

За окном автобуса по утрам — серое марево тумана, как будто небо опускалось на асфальт, а к полудню медленно поднималось выше, оставляя грязные клоки на ветках деревьев, на фонарных столбах. По вечерам огни Петербурга таяли в этом тумане.

В десять выключали свет во всех домах. Она приезжала в девять и торопилась, чтобы успеть хотя бы помыться. Есть она приспособилась в темноте. В темноте же по выверенной очереди она звонит восьмиклассникам. Трубки брали чаще родители — уставшие, нервные, дёрганные, как и сама Вета. Она добивалась, чтобы они заглянули в комнату к ребёнку. Они рапортовали: уроки сделал.

Они придумали эту любовь, они в неё поверили.

Это просто её работа. Кто-то стоит с автоматом на вышке, а она добивается, чтобы мама Арта постучалась в дверь его комнаты.

Вета уже давно не бывала в своей квартире, и даже не вернулась за брошенной там зубной щёткой — купила новую. После музея её часто забирал Антон, и в служебной машине вёз домой. Они молчали, как будто застревая в двух разных пространствах. Вета наспех пролистывала учебник, чтобы хоть знать, о чём говорить завтра, на уроке в девятом классе.

Одинаковые дни.

«Двадцать третье», — выводил в тетради пятиклассник Слава, засевший за первой партой.

«Двадцать третье?» — поразилась Вета.

Лилия больше не говорила с ней лично. Покривила губы, разглядывая стенгазету, положенную по воспитательному плану, и молча отошла. Поздоровались восьмиклассницы, устроившиеся на подоконнике.

— Слезайте немедленно! — шикнула на них Лилия.

— Вера, где безрукавка? Давай я её сама постираю, раз у тебя нет сил, — устало возмутилась Вета.

— А я в безрукавке! — похвасталась Алиса.

Серое небо висело, проткнутое верхушками клёнов.

Глава 19. Темнота

Служа другим, расточаю себя.

Двадцать четвёртое сентября.

— Это ненаучно, — согласилась Вета, разглядывая блики в чашке с чаем.

Щёлк — выключили свет. Без мерного гула холодильника стало непривычно тихо.

«Десять вечера», — отметила она машинально, она всегда определяла время по этому щелчку, — «пора по кроватям».

Вета услышала, как Антон садится на стул напротив, схватилась за горячий бок кружки.

— А что научно? — монотонно протянула она. — Научно — ставить эксперимент с контролем. Ты считаешь, я должна обращать внимание, например, на Арта и абсолютно забыть, например, про Аню? И посмотреть, как быстро она помрёт? Это будет научно?

Антон многозначительно хмыкнул.

— Научно, — согласилась Вета сама с собой. — Но я так не сделаю.

Он повозил кружку по столу. Когда глаза привыкали к полумраку, заливавшему комнату, становилось спокойнее. Редкие фонари вдоль трассы тянулись ожерельем до тёмного горизонта.

— Так ты долго не продержишься, — повторил Антон фразу, с которой и начал разговор. Он, видимо, готовил её и долго выверял, потому что повторял раз от разу, как единственный аргумент. — Ты и так еле жива. Ты вся бледно-синяя, я удивляюсь, как ещё шевелишься. В таком состоянии долго не протянуть.

— И что делать? — задала Вета резонный вопрос. Больше всего в эти одинаковые серые дни она боялась забыть кого-нибудь, упустить, просто из-за того, что слипаются глаза и в руках не держится даже карандаш. И утром услышать страшную новость.

Она тогда часто-часто задавала себе этот вопрос: «что делать?» и засыпала, не успев даже придумать мало-мальски приличный ответ.