Дети времени и другие рассказы из жизни рабочих - [3]

— Однакож ты не много на свѣтѣ-то живешь, а приключеній, как видно, у тебя не мало, — смѣясь сказал Ланин. Уж очень ты боевой.

О да, много, — встрепенувшись, воскликнул Гриша, — вот в прошлое лѣто молнія ударила в наш дом и чуть-чуть меня не убила. Это было так: сидѣл я у окна, близко к простенку, вдруг, «трах!» — стѣна напротив меня треснула, а вы знаете из какого камня был дом-то построен: Из дикаго тесанаго камня; камни во-о, какія, — и он растопырил во всю ширину свои неболыпія руки. Дом-то на сотни лѣт строился, да он уж и стоял лѣт сто. Теперь уж так не строят. Теперешній дом от такого удара в дребезги разсыпался-б, а у того только стѣна треснула и крышу разворотило. Так вот, когда ударило, я чуть не оглох, и теперь мнѣ кажется, что не так уж слышу, и тогда я видѣл, как около меня, точно огненная стрѣла пролетѣла и прямо в окно, а не далеко, напротив был сарай из толстых, в обхват, бровен построен; теперь уж из таких не строют; ударила в него, а там лежало все, соломы полный сарай, хлѣб только-что обмолоченый, двѣ лошади и корова там же стояли. Отец и говорит: «Ну Гриша, идем скорѣй выводить, я лошадей, а ты корову». Перед тѣм я боронил и когда пріѣхал, то так, не снимая уздечки, ее в сарай и поставил; ну отец ее сразу взял за уздечку и вывел, корову-же я не могу выгнать да и только, уж искры сыпятся сквозь потолок, и огонь в щели пробиваться начал, а она дура, один раз совсѣм было уж выгнал, она назад, — прет в огонь, насилу выгнал; и только отогнал шагов десять, как сразу огонь охватил весь сарай.

— Что, застраховано было? — спросила Маша.

— Что это?

— Я говорю, застрахован был у вас сарай-то или нѣт, а то вы могли бы получить за это.

— О, да-да, застрахован; мы получили шестьсот долларов, да за трещину в стѣнѣ двадцать пять содрали с компаніи, — смѣясь закончил Гриша.

— По большевистски, — пошутила Маша.

— Чего там по болыпевически, — серьезно, глядя на Машу, возразил Гриша. Стѣна-то вѣдь с трещиной уж некрѣпкая, а компанія-то богатая, для нея эти деньги, как для меня один сент.

— Вѣрно брат, правильно, — захохотав, сказал Ланин, другіе поддержали его и, всѣ смѣясь и улыбаясь, смотрѣли на Гришу, а он продолжал:

— И то агент говорит: «Чтож, это закрасить можно»; а я ему сказал; закрасить-то можно, но она может развалиться, мжно бы е него больше за нее взять, да отец испортил, говорит: «давай двадцать пять», и агент согласился.

— Да, проворонил твой отец, — скрывая улыбку, замѣтил Ланин.

— Я уж ему говорил, что за нее сотню можно бы было взять, — подтвердил Гриша и, засмѣяввшсь продолжал. А еще один раз, вот что было: Отец на молодой лошади пахал, а я на старой боронил, когда мы кончили и шли домой, отец вел молодую лошадь, а я старую, а эта старая очень любила играть. И вот она начала: то мнѣ по шеѣ потрет мордой, то по лицу, а сама все, «и-го-го».

— Это она смѣялась, — сказала Маша. Гриша сурово, глянув на нее поправил:

— Лошадь не смѣется, а ржет, — Маша закусила нижнюю губу, чтоб не разсмѣяться, — а Гриша продолжал: — Вот она играла, играла, потом, как-то подцѣпила меня головой, да как махнет, я и полетал через частокол прямо в огород. Хорошо, что земля там была вспахана, как упал то было мягко и ничего, только немножко ушибся.

— Да счастлив ты, что не упал на частокол, замѣтил Ланин.

— Ну уж и дал же ей отец кнутом за это, — Гриша быстро вышел на середину кухни, прикусив нижнюю губу, сдѣлал злое лицо, «должно быть, изображая отца» и, ожесточенно махнув рукой два раза, приговаривал: — «Не играй, не играй, если не можешь», — кухня огласилась дружным хохотом слушавших.

— А что, любишь ты фарму? — спросила Маша, глядя на Гришу, снова стоявшаго в простѣнкѣ у окна, послѣдній быстро перебросил свою кепку из правой руки в лѣвую и, продѣлав это, он воскликнул:

— Я-то, о да, люблю; да вот этот не позволяет, — и он размашисто ударил правой рукой себя по карману.

Маша громко захохотав, чуть не упала со стула на пол. Ланин подмигнув ей проговорил:

— Ну, что ты смѣешься, он дѣло говорит, бѣдному всюду плохо…

— Да да, — подхватил Гриша: — на то, не хватает; того нѣт, другого нѣт. Вот теперь говорят в Россіи мужикам хорошо, — говорил Гриша, — правительство во всем помогает: денег в займы дает, машины разныя для них покупает, учителей по деревням посылает, которые учат как пахать, как сѣять, и все такое, что нужно знать мужикам.

Здѣсь-же, — продолжал Гриша, — хорошо на фармѣ у кого денег много. Около нас жил богатый фармер, у него было сто пятьдесят акров земли, пятьнадцать коров и двѣ машины, которыя называются тракторами: это такія машины, что все дѣлают: и пашут, и жнут, и молотят. А мы, бѣдные, так и не могли купить такой машины, и отец сам сдѣлал молотилку.

— Да, это интересно, — сказал Ланин, как же он ее сдѣлал?

— Это очень просто: «Вы видали, может быть, круглый вал, которым забороненное поле укатвают, — глядя на Ланина, говорил Гриша, Ланин кивнул головой, — так вот недалеко от него, к этому-же станку папаша придѣлал другой вал четырехугольный — из толстых досок сколотил его; в концы вала вставил по желѣзному штиву, а на штивы надѣл шестерни, по такой же шестернѣ поставил и у круглаго вала, на них накладывались желѣзныя цѣпочки, и когда лошадь везла станок, то круглый вал катился по землѣ, четырех-угольный-же немножко недоставал до земли, а цѣпочки вертѣли его. Мы разстилали овес и водили лошадь по нем; вал вертѣлся и ударял досками по овсу, мы перевертывали овес, пока не обмолотили хорошо, потом отгребали солому, а внизу оставались зерна; но они не были чисты, то знаешь, их надо подбрасывать вверх…