Дети времени и другие рассказы из жизни рабочих - [2]

— Англійскій-то язык и я знаю: — а вы знаете большевистскую программу? — задал вопрос Гриша.

— Нѣт, — покраснѣв отвѣтила Саша, — я была на балу в шестом социалистическом отдѣлѣ, хотѣла поступить членом, но меня не приняли.

— А сколько вам лѣт? — спросил Гриша.

— Пятнадцать.

— Знаешь что, — воскликнул Гриша, — ты не только хорошаго мѣста, а по большевистской программѣ должна будешь ходить еще в школу до восемнадцати лѣт и по окончаніи школы, правительство на свой счет высылает всѣх за границу на три года; для того, что-б еще больше научиться, ѣздить по разным государствам, смотрѣть что у них есть хорошаго и новаго, вот как там.

Я этого не знаю, — отчасти озадаченная, сказала Саша, собирая крошки хлѣба около своего блюдца и кладя их на послѣднее. Ея братья изумленно смотрѣли на Гришу, видимо, подавленные его познаніями.

Гриша-же сознавал, что побѣда осталась за ним, но он не гордился ею, он имѣл доброе сердце и, не желая Сашу ставить в неловкое положеніе, быстро измѣнил тему разговора.

— Знаете что, — весело улыбаясь воскликнул он, — у Вильсона горло заболѣло; договорился…. Ха-ха-ха, — залился он задорным смѣхом. Его смѣх заразил всѣх: смѣялись не извѣстно над чѣм, над Вильсоном-ли или над самим Гришей, который при послѣдних словах с такой комичностью махнул своей кепкой, как бы говоря: «Но все пропало».

В дверях кухни показался смѣющійся Лаішн и? закуривая папиросу, проговорил:

— Это у него, навѣрное, от Лиги Націй, вѣдь сколько времени все о ней говорят и говорят; «а воз все не двигается с мѣста».

— Да это не воз, эта лига націй есть труп мертвый, — воскликнул Гриша, — да и не труп, а туловище без рук, без ног и без головы, оно мертвое и не двигается и не двинется, и его выбросят вот так, — он толкнул одной и другой ногой, точно что-то отбрасывая, — да его уже и выбросили. Теперь засѣдают три великіе и строят мир.

— А я читал, что четверо, — замѣтил Ланин.

— Нѣт, трое, Италія уже вышла, — воскликнул Гриша, — то что она хочет, ей не дают.

Вильсон тоже хотѣл уйти, но еще остался, уйдет и он, останутся двое, потом и они уйдут, или их прогонят; ничего они не сдѣлают.

И что они там дѣлают, они там мир и не думают дѣлать, они там только говорят, ругаются и спорят; каждый хочет только дѣлить и себѣ захватить больше.

— Да, — сказал Ланин, — с Германіи хотят взять что-то около ста милліардов….

— Сто, нѣт не сто, а больше как двѣсти хотят взять с нея, — перебил Ланина Гриша и засмѣялся, — а она знаете, тридцати милліардов со всѣми требухами-то не стоит, гы-гы, — продолжал он смѣяться. Ланин с восхищеніем смотрѣл на мальчика, его приводили в восторг его пониманіе и сужденіе, ему хотѣлось, что-б он говорил больше и он сказал:

— Да, они там торгуются, спорят да говорят, а большевики дѣло дѣлают.

— Большевики-то, да, да, — быстро подхватил Гриша и продолжал, глядя на Ланина. — Знаешь, они могли бы там, в Сибири побить союзниковъ, как кур, как цыплят, — махнул он своей кепкой, — но они не хотят их бить. Они знаете, дѣлают так, — он вышел на середину кухни и, сунув кепку под мышку, выставил руки вперед, — окружат их пулеметами со всѣх сторон, — при этом он загребал руками невидимыхъ врагов и, сложив ладони так, точно, держал в них пойманную пташку, продолжал, — и держат их в серединѣ, но не бьют, а только дают им читать книжки и прокламаціи; — а потом, вот так сдѣлают им маленькую щелочку, — Гриша разжал чуть чуть концы своих пальцев и продолжал, — и выпустят, говоря: «Идите только на Сѣвер; откуда пришли»; вот как они дѣлают.

Всѣ с большим интересом слушали маленькаго оратора. Маша с застывшей улыбкой сидѣла на стулѣ и глазами, как бы заглядывая Гришѣ в рот, с нетерпѣніем ожидая, что он еще скажет. Всѣ дѣти Дубова с широко отіфытыми удивленными глазами смотрѣли на него, не спуская глаз, особенно мальчики. Ланин улыбаясь, курил и, когда Гриша кончил, сказал:

— Ну брат, вот так ты, молодец. — Знаешь, ты на митпнгѣ мог бы ораторствовать, честное слово.

Гриша стоя вновь в своем простѣнкѣ, сконфуженно, отвернув лицо в сторону проговорил:

— Какой я оратор, я еще маленькій…

— Но уж очень ты толково говоришь.

— Ну, а как ты в школѣ, небось тоже агитируешь учеников-то? — спросил Ланин.

— О да, бывает, да что они понимают; чуть что скажешь, а они сейчас: «Большевик, большевик!»; болыпвеики, говорят, людей за ничто убивают: и сейчас-же ко мнѣ драться лезут.

— Это плохо, — с сожалѣніем проговорил Ланин.

— Нѣт ничего, — быстро выскочив на середину кухни, сказал Гриша. Я тоже, как начинают меня бить, и я бью, сейчас живо; — он скакнул в ту и другую сторону, размахивая кулаченками и, встав, проговорил, — дам кому в морду, кому в зубы и убѣгу, — и он прислонился опять к простѣнку; кухня огласилась дружным смѣхом.

Ланин перестав смѣяться, но еще улыбаясь, проговорил:

— Ну брат, хотя ты и орленок, как я вижу, но все таки ты один, и поэтому дѣло твое дрянь.

— Да здѣсь-то у меня это мало бывает, — возразил Гриша, — вот в Пенсильваніи, когда я был, оттуда мы и сюда пріѣхали; там у меня была каждый день война….

— Тоже из за большевиков? — спросила Маша.

— Да, — отвѣтил Гриша и продолжал. — Один раз как-то надоѣло мнѣ слушать, как они на большевиков все нападают, я и сказал, что они ничего о большевиках не понимают, и что большевики, это всѣ бѣдные, рабочіе люди и что они хотят сдѣлать, что-б всѣм рабочим хорошо было. А они тут-же на меня и накинулись, здорово тогда подрался, их было пятеро; мнѣ попало, но и я им дал, потом вырвался и убѣжал. С тѣх пор и пошло почти каждый день, или ждут они меня у выхода школы, и тогда на кулаки надо драться и убѣгать, а если их нѣт у школы, то я ходил только один в эту сторону через большую луговину, к нашей фармѣ, а они в другую тогда кидали камнями. Но я то один, а луговина-то большая, — Гриша снова вышел на середину кухни, — они кидают, камни лѣтят, туда и сюда, я отпрыгиваю то в одну, то в другую сторону; — в одного-то трудно попасть, а я тоже кидаю, их-то много, в кого нибудь да попаду. Один раз одному голову проломил.