Дети века - [72]

И, обменявшись еще несколькими словами с Валеком, Мамерт вывел его за калитку, а сам возвратился в парк.

Вся эта сцена продолжалась недолго, но на обоих актеров произвела глубокое впечатление. Валек вышел на плотину, словно пьяный, а Мамерт начал, задумавшись, блуждать по парку. Видно было, что он обсуждал, рассчитывал, что переживал трудные, но неизбежные в своей жизни минуты.

"Дольше, — говорил он сам с собою, — вещи не могли оставаться в таком напряженном, натянутом положении: всему есть свой конец, и это могло окончиться гораздо хуже. Умный человек finem spectat. Господа эти в моих руках, а графини сделают, что я захочу, лишь бы помочь им избавиться от неволи. Не было спасения. Не сегодня-завтра граф может умереть, панны, пожалуй, выберут себе таких мужей, что потянут меня к расчету. Лучше же самому выйти сухим из воды… Сбылось! А, наконец, — прибавил он, — если и не сбылось, то необходимо, чтоб они постоянно были у меня в руках. Если им не повезет, я буду спасать себя.

И Мамерт махнул рукою. В это время мелькнула тень и, испугавшись, словно его поймали на месте преступления, он поднял глаза и увидел графиню Изу, на лице которой отражалось явное смущение.

Положение было затруднительное, но счастливое. Очевидно, графиня догадывалась о чем-то, боялась Клаудзинского, что-то предчувствовала.

Мамерт поздоровался с нею необыкновенно вежливо, с выражением участия на лице. Иза остановилась.

— Вы так рано встаете, пан Мамерт, — сказала она.

— Я должен быть ранней пташкой, уважаемая графиня, — отвечал он, — ложусь с петухами, но и встаю также вместе с ними. Все надо осмотреть, всюду заглянуть; прислуга, как только заметит, что за нею нет присмотра, немедленно разбалуется, а добросовестный человек должен быть рабом своих обязанностей.

— И у вас есть дело даже в саду? — спросила Иза, смотря ему в глаза.

— Нет, но возвращаясь с поля через калитку, я заметил возле беседки какую-то постороннюю личность, а так как в этот час она показалась мне подозрительной, то, признаюсь, захотелось узнать…

Иза очень покраснела, приложила ко рту платок под тем предлогом, что ее одолевает приступ кашля, и опустила глаза.

Мамерт усмехнулся кротко, по-отцовски, и с выражением искреннего счастья, что не ускользнуло от Изы, которая взглянула на него украдкой.

— И вы встретили кого-нибудь? — спросила она.

— Могу сказать — поймал, — отвечал Мамерт, — потому что осадил его у калитки, а через забор он уйти не имел возможности.

— Кто ж это?

— Э, бродяга какой-то, — сказал, улыбаясь и прижмурив глаза, управитель, — вы его, конечно, не знаете.

— Но кто же такой, и что он здесь делал? — с беспокойством спросила Иза.

Мамерт осмотрелся осторожно и сказал тихим голосом:

— Могу ли я знать, зачем он сюда приходил? Может быть, привлекла его сюда панна Манетта, а может быть, и кто другой, но только женское дело, потому что молодой парень. Я его видал в городе, потому и узнал его; это воспитанник доктора Милиуса.

Собеседники посмотрели в глаза друг другу.

— Вы его не знаете, графиня? — спросил управляющий.

Иза нахмурилась, в крови у нее был панский нрав; ее оскорбило, что кто-нибудь мог позволить себе шутить с нею, а из слов Мамерта она догадывалась, что он выследил их.

— Да, я знаю его, — отвечала она смело.

— А, вы его знаете? Извините, — сказал управляющий, — вы его знаете. Может быть, вы и теперь видели его?

— Видела и не скрываю этого, — сказала Иза отважно. — Пан Клаудзинский! Хотите ли быть моим другом, или принадлежать к числу моих притеснителей? Говорите откровенно!

— О, графиня! — воскликнул Мамерт с упреком, как бы полным грусти. — Разве можно предлагать мне подобный вопрос, мне, вашему слуге, пламеннее которого никто не желает вам счастья?

Иза подошла ближе и, осматриваясь, положила палец на уста.

— Послушайте, Клаудзинский, — сказала она панским тоном, — помогите мне выйти из неволи и вы не будете жалеть об этом.

— Не место и не время говорить об этом, — шепнул Мамерт. — Вы знаете, что у нас в подозрении все, кто желает вам добра. Скажу только одно, что все устроится, лишь бы вы уговорили графиню Эмму, чтоб она ласковее взглянула на барона Гельмгольда. Нельзя иначе успеть, как только вместе, понимаете, и необходима крайняя осторожность. Вы с сестрицей можете мне довериться.

— Повторяю еще раз, Клаудзинский, что не пожалеете — даю вам честное слово. Вы знаете все, а потому поступайте так, как вам подскажет совесть и привязанность к нам. Я переговорю с Эммой.

— Ступайте! Бога ради возвращайтесь домой! По саду начинают уже ходить. Довольно и четверти часа разговора, чтоб донесли графине… Не надо будить подозрений и создавать новых препятствий. Напротив, необходимо сблизиться с палаццо, не показывать вида…

Клаудзинский поклонился, оглянулся вокруг и искусно скрылся за деревьями. Иза простояла с минуту в задумчивости; лицо ее прояснилось словно от какого-то торжества; она взглянула веселее на небо и быстро направилась в свой флигель.

II

В гостиной сестер слуги уже убирали: растворив окно и сняв ковры, они подметали, отирали пыль, приводили все в порядок. Не встретив Эммы, Иза с беспокойством побежала ее отыскивать и нашла в спальне, сидящую на полу с опущенной головой, с заплаканными глазами.