Дети века - [70]
— Не бойтесь, — прервала Иза, прикоснувшись рукою к его руке. — Может быть, что, не будучи знакомы, и соединяясь в силу необыкновенно странной случайности, мы долго будем друг для друга загадкой, много вытерпим, но все это будет раем в сравнении с моей теперешней жизнью здесь, которую иначе нельзя назвать, как медленной смертью.
Валек схватил продолговатую белую, несколько исхудавшую руку графини и молча поцеловал ее. Иза покраснела.
— Вот вам мое кольцо! — воскликнула она с живостью. — Возьмите, я не изменю своему слову. А теперь уходите, наступает опасная пора, кто-нибудь может прийти, явится подозрение, за мною усилят надзор, и бегство сделается затруднительным. Вы приготовьте лошадей и экипаж, я дам знать.
И графиня взглянула на часы, пожала руку Лузинскому, улыбнулась и сказала:
— Уходите по той аллее прямо к калитке, а я в палаццо…
И, указав рукою дорогу, Иза скрылась за деревьями. Валек с тревогой пустился по аллее, на которой еще никого не было видно; в ушах его отзывались еще последние слова Изы. Он рад был бы уже очутиться за парком. Сердце у него билось, в глазах темнело… Он почти доходил уже до калитки, когда на самом пороге неизвестная личность в сером сюртуке, с лисьей физиономией и маленькими хитрыми глазками, загородила ему дорогу, и хриплый голос проговорил:
— Добрый день!
ЧАСТЬ II
I
Мы расстались с нашим псевдогероем в весьма критическую минуту. Выходя из чужого сада, в который забрался, не исполнив обычных формальностей, встретить одного из стражей, охраняющих обитель Гесперид, конечно, очень неприятно, в особенности, если у этого стража физиономия хуже, чем у дракона, потому что лисья, и если он кланяется и желает доброго утра…
Валек Лузинский в ту пору жизни не принадлежал еще к числу людей, умеющих искусно интриговать, и хоть он был горд, заносчив непомерно, вспыльчив, но не умел, что называется, найтись. Так и теперь, когда он услышал это сладенькое "добрый день", губы его затряслись, голова закружилась, в глазах потемнело, и даже забирала охота бежать, но это было бы крайне неловко.
Между тем господин с лисьей физиономией присматривался к нему и всю фигуру Валька подверг такому тщательному изучению, что заметил даже кольцо на пальце, скрыть которое молодой человек не имел ни времени, ни догадливости.
Незнакомый господин — который был не кто иной как известный уже нам пан Мамерт Клаудзинский — засмотрелся на кольцо до такой степени, что, казалось, забыл о существовании его владельца; лицо его нахмурилось, лоб наморщился; но вскоре он улыбнулся и пожал плечами.
— Если не ошибаюсь, — сказал он с робостью, — вы пан Лузинский?
Услыхав свою фамилию, молодой человек смешался, но отпереться было невозможно.
— Да, — отвечал он в смущении.
— Один только вопрос, и то в собственном вашем интересе, но попрошу вас, хотя и не имею чести быть знакомым, отвечать откровенно. Мне необходимо знать только одно — ведь не в аллее нашли вы это кольцо, которое носите на пальце?
Валек с испугом спрятал руку и устремил взор на собеседника.
— Я не желаю знать, — прибавил Мамерт с более сладкой улыбкой, — откуда оно у вас, от кого и каким досталось образом; но только скажите мне, вы не нашли его?
И он кашлянул.
— Я его не нашел, но оно принадлежит мне, в чем могу уверить вас, — отвечал Валек, подумав.
— Мне этого только и нужно! — воскликнул Мамерт. — Утро прекрасное, воздух благорастворенный… Если бы мы прошлись с вами этак между густыми деревьями, то, может быть, нашлось бы поговорить о чем-нибудь, что было бы для вас не только не неприятным, а, напротив… Но прежде я должен вам отрекомендоваться, если вы не знаете меня в лицо: я Мамерт Клаудзинский, главноуправляющий Туровскими имениями.
И Мамерт снял шапку. Валек поклонился. Совершенно неожиданные обстоятельства так захватили его врасплох, что он не мог прийти в себя. Чувствуя, что в состоянии был сделать какую-нибудь глупость от недостатка хладнокровия и опытности, он стоял, как на иголках. Он давал себе слово быть как можно осторожнее.
Управляющий между тем увлекал Лузинского в темную, заросшую аллею, к той стороне, где сад был немного запущен. Он отлично знал все домовые порядки и потому мог избрать удобное место.
Валек шел, как осужденный на казнь; если б не волшебный перстень, который ощущал он на пальце и который придавал ему бодрости, он, может быть, струсил бы и дал бы стречка самым смешным образом.
Пан Мамерт остановился, взял молодого человека за руку и проговорил с сладенькой улыбкой:
— Хоть и не имею чести быть коротко знаком с вами, однако буду говорить откровенно. Кольцо это несколько минут назад вы получили от графини Изы. Я, как старый друг и слуга этого семейства, желаю ей добра и объясняю себе и решение графини, и ваше положение. Но хорошенько ли вы обдумали все настоящие и будущие затруднения этого предприятия? Есть ли у вас средства к преодолению угрожающих вам препятствий?
Валек молчал, сообразно своим планом.
— Видите ли, — продолжал спокойно Мамерт, — все, конечно, улыбается вам… Невесты очень богаты, с большими достоинствами, знатного рода, со связями; но получить кольцо и слово не весьма трудно, что же дальше?
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма. В шестой том Собрания сочинений вошли повести `Последний из Секиринских`, `Уляна`, `Осторожнеес огнем` и романы `Болеславцы` и `Чудаки`.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.