Дети Ванюшина - [14]

Ванюшин. Не то, Константин, не то. Разве я могу разорять тебя? Не дай бог увидать мне вас нищими! Не переживу я этого. А хочется мне прежде всего о душах ваших больше думать; вижу я, что тьма в них, корысть да вражда. Деньгами тут не поправишь. Говел я и думал....

Константин. Вы, кажется, в ханжество ударились? Это, по мнению нашего зятя Красавина, коммерческому лицу не к лицу...

Людмила. И он прав. Распустите нюни, все сквозь пальцы потечет.

Ванюшин. Ну будет. Раз хотел с вами по душе побеседовать -- священник в церкви мне советовал,-- да вижу, не понять вам. Старуха, угощай чаем.

Арина Ивановна. Самовар не потух ли? Чудесный ты сегодня, Александр Егорович... душа моя радуется.

Ванюшин, Арина Ивановна, Константин, Людмила и Клавдия уходят в зал, к чайному столу. Оставшиеся Аня и Леночка стараются говорить тише.

Аня. Вот папаша какой сегодня!

Леночка. Я его просто не узнаю. И что с ним сделалось.

Аня. Надо Алешу позвать, сегодня он его простит.

Леночка. Как бы опять не рассердился? Сегодня не надо, такой день...

Аня. Я мамашу спрошу. (Подходит к арке.) Мамаша!

Арина Ивановна (из зала). Асинька?

Аня. Можно вас на одну минуточку?

Арина Ивановна. Сейчас. (Входит.)

В это время в зале появляется Щеткин. Он здоровается с Ванюшиным и поздравляет его с днем причастия. Клавдия сообщает ему о решении Людмилы возвратиться к мужу. Щеткин очень доволен. За столом оживленный разговор.

Арина Ивановна. Что тебе?

Аня. Мы хотим позвать Алешу, чтоб он с папашей повидался.

Арина Ивановна. Хорошо, сегодня можно, он простит его.

Входит Катя.

Аня. Я сейчас.

Арина Ивановна. Скажи, что я велела... бояться нечего.

Аня. Я его притащу. (Обращается к Кате.)

Катя. Куда?

Аня. Алешу звать... Идем, вместе лучше уговорим.

Катя. Папаша здесь.

Аня. Вот мы и хотим, чтоб он сошел... папаша сегодня добрый, хороший.

Арина Ивановна. Ступайте вместе, скажите, что я велела.

Катя. Идем.

Уходят.

Арина Ивановна. Чай, не придет? Авось ради такого дня все исправится. А ты что, Леночка, что?

Леночка. Я не хочу.

Арина Ивановна уходит. Леночка садится у окна. Щеткин, еще в зале заметив ее, подходит к ней.

Щеткин (здороваясь). Мое почтение. В уединении? Мечтаете? Вам есть о чем мечтать...

Леночка. Каждый человек мечтает.

Щеткин. А вы в особенности. Ах да! Я должен перед вами извиниться...

Леночка. За что?

Щеткин (подчеркивая каждое слово). Я наклеветал на Константина Александровича. Вы в столовой были совершенно вправе за него заступиться: он ни с какой кассиршей не живет, да ему и незачем.

Леночка. Вы постоянно клевещете... И какое вам дело?

Щеткин. Никакого дела, если это на стороне, но раз в семье, к членам которой имею несчастие принадлежать я,-- это другое дело... Да-с.

Леночка. О чем вы говорите?

Щеткин. Вы прекрасно знаете. Слухами полна вся дворня.

Леночка (вспыхнув). Я Косте скажу.

Щеткин. Будет очень глупо; я передаю только как слух, но не утверждаю. (Уходит в зал.)

Входят из двери Аня, Катя и Алексей.

Аня. Иди! Он сегодня добрый, хороший. (Тащит Алексея за рукав. Катя помогает ей.)

Катя. Надо же когда-нибудь.

Взволнованная и испуганная Леночка выходит в зал и, не видя в нем Константина, идет искать его.

Аня. Я пойду скажу ему. (Нерешительно доходит до арки и говорит.) Папаша, Алеша пришел.

Ванюшин (в зале). Пришел! Где? (Входит в гостиную.)

Пауза. Алексей после некоторого колебания подходит к нему и целует у него руку.

Алексей. Простите за все. Я вам много горя сделал.

Ванюшин. Ну ничего, ничего... Садись. (Садится.)

Пауза. Аня и Катя выходят в зал.

Горяч я. Меня винить нельзя... отец ведь... Садись.

Алексей садится.

Говори, что ты надумал? Говори прямо, как товарищу, не бойся.

Алексей поражен переменой отца.

Что ты молчишь? Говори. Нельзя так жить, ничего не делая, наверху сидеть. Самому, чай, тяжело?

Алексей. Мне тяжело... Вы не думайте, что я дурной... Мои поступки нехорошие -- это я сам знаю, но... (сдерживая слезы) мне хочется быть лучше.

Ванюшин. Не понимаю.

Алексей. Все меня считают каким-то погибшим, никуда не годным. Если выгнали из гимназии, так и не человек, значит, я? Никуда нельзя глаза показать, сожалеют, читают нравоучения, давят, гнетут, озлобляют до того, что хочется сделать иногда что-нибудь дерзкое, жестокое.

Ванюшин. Уж ты много сделал.

Алексей. Само собой все выходило,-- не думал, а делалось... Не мальчик я, и давно уже не мальчик, а меня считают за какого-то маленького, не говорят, дерут, потчуют прописными моралями. Гимназическое начальство с высоты своего величия изрыгало свои наставления и ябедничало, сплетничало вам, как последняя кухарка...

Ванюшин. Не по голове же нужно было тебя гладить.

Алексей. Не гладить, а только не злить, не возмущать.

Ванюшин. Ты сам всех возмущал. Сам же сознаешься, что нехорошо вел себя.

Алексей. Вот в том-то и дело, что я хорошо не знаю, дурно ли я вел себя или нет.

Ванюшин. Да как же не дурно, Алексей? Пьянствовал, кутил с какими-то девчонками -- это в твои-то годы! Начальство ведь все знало.

Алексей. Начальство это знало, знали и вы, но что делалось во мне, вы этого не знали -- до этого ни вам, ни им не было никакого дела. Дурной, выбившийся из рук мальчишка -- бей его, запирай в карцер, записывай в кондуит, выгоняй! Простите, я, может быть, говорю так, как не следует говорить сыну...