Дети Третьего рейха - [59]

Сергей открывает свой рюкзак и извлекает два павловопосадских платка, которые я заказала перед самой поездкой в Санта-Фе. Беттине, со светло-серыми глазами, мы дарим платок с серыми и синими цветами. Брюнетке Шанти – с красными. Подарки вызывают бурю восторга: подруги явно такого не ожидали.

– Это шерсть? – уточняет Беттина, тут же кутаясь в платок.

– Шерсть.

– Как здорово, большое спасибо, очень мило с вашей стороны!

Шанти благодарит и щупает свой подарок:

– Ух ты! Теплый! Буду кутаться в него долгими зимними вечерами.

– Мне тут вспомнилась история знакомства родителей, – улыбается Беттина. – У моей мамы Элизабет была своя швейная мастерская. Мама, должна сказать сразу, принадлежала к семье ярых антинацистов. Дед мой, мамин отец, так вообще на своей двери во время войны написал «люблю евреев», работал адвокатом и защищал их – ну и, конечно, имел из-за этого проблемы с гестапо. Так вот, после войны люди перестали шить одежду на заказ: предпочитали покупать готовую. Как-то раз в 1954 году в мастерскую мамы, терпящую убытки, зашел человек, продававший наперстки. Она, конечно, сначала и подумать не могла, что человек этот – старший племянник рейхсмаршала Германа Геринга, пилот люфтваффе, вымученный многолетним пленом в СССР. Но они познакомились, сходили на свидание, поженились в 1955 году. Ну а в 1956-м родилась я. Так-то вот.

– А к чему ты это вспомнила? – уточнила Шанти.

– Из-за платка. Подумала об одежде. Сразу вспомнила о мамином ателье. Вот такая логическая цепочка.

– Неужели родители твоей мамы были антинацистами? Это возможно? Или, скорее, легенда такая?

– Не легенда. – Беттина шумно глотает чай. – Уже с детства интуитивно я намного лучше относилась к семье моей мамы и терпеть не могла родственников по линии отца. А моя бабушка… это вообще отдельная тема! Мать моего папы была категорически против брака отца и простолюдинки, чьи родители к тому же помогали евреям во время войны… В душе-то она оставалась нацисткой.

– А твой отец? – спрашиваю я.

– Да, а твой отец? – повторяет Шанти, округлив глаза.

– Нет, мой отец Хайнц Геринг после войны уже не был нацистом. Он просто был таким растяпой с довольно мягким характером. Неплохой в целом человек, но…

– Ты обмолвилась, что он был в плену в СССР. Это же очень любопытно.

– Мне любопытно другое, – перебивает Беттина, – почему он попал в этот плен: он совершил аварийную посадку на территории СССР. Зная папашу, который всегда был не от мира сего, могу с уверенностью сказать, что причиной тому было даже не его плохое зрение, а какая-нибудь глупость вроде того, что он не рассчитал, что ему не хватит горючего. Это его отличительная черта – никогда не думать наперед. За это он расплатился несколькими годами плена в России. Никаких подробностей я не знаю, кроме того, что он трижды пытался бежать и трижды его ловили и возвращали обратно. Знаю, что он много работал (тяжкий физический труд, к которому с детства не был приучен): его заставляли копать мерзлую землю то ли для котлованов, то ли для чего-то еще. Но когда он вернулся домой, то никогда не ругал русских – по крайней мере я не могу вспомнить, чтобы он отзывался о русских с ненавистью и злобой, несмотря на то, что в плену ему пришлось несладко. Он вернулся на родину весь высохший, как скелет, но всё равно постоянно улыбался и повторял: «Я счастливчик, что вернулся», и что многие другие вернуться не смогли. После того как вернулся из плена, он начал помогать моей бабке Ильзе, своей матери, в разведении кур на ее ферме, потом продавал пуговицы и запонки. Познакомился с моей мамой и женился в 1955 году. Единственное его богатство – это железные монеты, какая-то невероятная коллекция, которую он начал собирать во времена Третьего рейха. Впрочем, по-моему, и ее он тоже отдал за долги в конце жизни. Это всё, что я могу про него сказать, и надеюсь, что смогла удовлетворить твое любопытство. Больше ничего не знаю, честно. И вообще – о чем тут еще говорить?

– Они все, Геринги, были на вершине рядом с тем, кто правил, а это всё равно что… – Беттина пытается подобрать правильное сравнение: – Быть рок-звездами. Мой отец с этим вырос. Он был подростком, когда семья переживала взлет. Он любил дядю, водил мотоцикл БМВ, купался в роскоши – как, впрочем, все родственники Германа. А потом всё рухнуло. Обломки. На мне это тоже сказалось.

Беттина умолкает. И после некоторой паузы, сделав пару шумных глотков кофе, говорит: «Пойдемте-ка смотреть главный собор!»

Собор святого Франциска Ассизского стоит на возвышении. Вокруг него несколько статуй, в числе которых изваяние самого Франциска, указывающего перстом на здание гостиницы, стоящей на углу. К собору прилегает сквер со скамеечками и памятником, окруженный железным забором, который запирают на ночь. Беттина и Шанти, минуя сквер, сразу ныряют внутрь здания.

Посреди собора, белого изнутри, – купель с освященной водой, в которой отражаются высокие белые своды, ничем не украшенные. Всё убранство – очень, даже чересчур скромное. Если пройти чуть дальше – окажешься у алтаря, но Беттина и Шанти занимают деревянную скамью возле купели.