Дети Третьего рейха - [196]

Я взглянула на Лизелотте. Вот тебе и «типичная немка»…

– Но никто из моих предков не был связан с армией, не был военным, – добавила она и улыбнулась Манфреду. А я вошла в семью Эрвина Роммеля…

– Если позволите, герр Роммель, я еще спрошу вас про фамилию. Вы же были мэром Штутгарта…

– Трижды, – не без детской гордости добавил Манфред, справившись с неверной рукой и подняв указательный палец. – А теперь у города новый герой, господин Шустер, которого, между прочим, я порекомендовал. Избиратели и в этом мне поверили. Вот…

– Кстати об избирателях. Ваш отец, как я поняла, – фигура неоднозначная. С одной стороны, в честь него называют улицы, с другой – он все-таки гитлеровский генерал-фельдмаршал. Как можно было в послевоенной Германии с такой фамилией строить карьеру политика? Вас избрали сторонники отца? Оставшиеся сторонники нацистов? Те, кто просто уважает Роммеля? Какую роль сыграла фамилия в вашей карьере?

– Вначале фамилия отца мне очень помогла – в глазах многих мой отец был героем. Уважение к его имени у избирателей было несомненно. Я получил большое количество голосов, около двух третей, хотя соперничал с очень мощным противником. Я знаю, что большинство солдат, служивших у моего отца, голосовало за меня. Но ведь фамилия – это просто фамилия. Если тебя избрали, но спустя два года у тебя ничего не получается, то любой скажет: «Господин Роммель, вы все-таки идиот, и на вас природа отдохнула». Но на следующих выборах за меня снова проголосовали – уже как за меня, а не как за потомка Роммеля. И потом – еще раз. Тогда имя отца уже не играло никакой роли… Но фамилия обязывает, конечно. Ко мне всегда подходили с определенной меркой: как чиновник я сталкивался с этим постоянно, даже до того, как стал мэром, еще когда работал в министерстве финансов… Кстати, я вспомнил забавную историю. Моя дорогая Лизелотте в свое время работала преподавательницей при монастыре Святой Екатерины. И дочь председателя нашей компартии училась у нее, хорошая, прилежная девочка.

– Она, кстати, потом продолжила свое обучение в Москве и вернулась обратно. – Настроение у фрау Роммель было прекрасное: она с нежностью смотрела на мужа, ей нравилось, что он оживился. Манфред явно общался с большим удовольствием, делая иногда предупредительный жест рукой, чтобы не дать Лизелотте прервать его…

– Да-да, и Лизелотте постоянно поддерживала ее, эту дочь коммуниста. В общем, когда эта девочка вернулась из Москвы, я как раз стал кандидатом на пост мэра Штутгарта. И она подошла к моей жене и сказала: «Как дочь коммуниста я не могу голосовать за вашего мужа, я хотела бы, но это неправильно. Я просто прошу вас передать это ему».

– А я ей ответила: «Ну зачем ты мне это говоришь? Я всё понимаю и без слов», – тихо рассмеялась Лизелотте.

– Но это было очень по-мелкобуржуазному трогательно… – добавил Манфред.

Дурацкое, конечно, сравнение, но Лизелотте с мужем казались мне милыми голубками. Она сжала своей рукой его большую руку и следила за каждым его словом, радуясь, когда у него получалось говорить без одышки и четко.

– Мне очень жаль, что вы не можете увидеть нашего кота, – посетовала Лизелотте, забыв про работающую камеру. – Он просто замечательный, но с утра убежал гулять.

– А у моего отца была собака, – сказал Манфред, – точнее, две собаки. Так странно вышло, что обе собаки терпеть не могли людей в униформе, и когда кто-то из подчиненных приходил к отцу, нужно было сразу запирать дверь, иначе собаки лаяли как безумные. Помню… – Манфред часто и прерывисто задышал, это было похоже на счастливый смех человека, вспомнившего забавную историю из своей юности. – …Собаки как-то не усидели в комнате и вышли. И какой-то младший сержант, спасаясь от них, залез на отцовский стол. Отец вошел в комнату и сказал ему: «Вы же мужчина! Как же можно так бояться собак!»

– Может, вы расскажете еще немного о вашей карьере?.. У вас такие ордена… – напомнила я Манфреду.

– Собственно, я всё сказал про политическую карьеру… А ордена… я ими горжусь, но никогда ими не жил. Может, вас интересует моя военная карьера? Я ведь начинал в люфтваффе, служил в ПВО. Воевал во имя Третьего рейха. И даже хотел вступить в СС…

Я посмотрела на Манфреда, мэра с нацистским прошлым и сына человека, который был одним из любимейших генералов Гитлера до 1944 года.

– Да, я мечтал вступить в СС, – продолжил Манфред Роммель, – но отец был категорически против: нет, только не туда, не к Гиммлеру. Там – люди полностью подневольные. Им скажут убивать мирное население и детей – они пойдут убивать. Помню, он сказал: «Пока я жив, я буду решать, где тебе служить. В СС ты не пойдешь ни в коем случае». – Манфред тяжело вздохнул и что-то пробормотал себе под нос, я не переспрашивала. Казалось, он выдохся и замолчал, но секунд через десять продолжил: – Мне тогда было лет 13-14. И я, конечно, мечтал попасть в дивизию из членов гитлерюгенда при СС, которая была сформирована в 1943 году. Это было очень круто. Но дивизия эта в итоге понесла страшные потери в Нормандии. Ребятам было от 16 до 18 лет, они были хорошо обучены и потому брошены в оборону. В общем, дивизия начала воевать с численностью состава в 22 тысячи человек. Это было 7 июня во Франции. А в конце, в сентябре, осталось, по-моему, лишь 800 человек с тремя танками и с несколькими единицами противотанковых орудий.