Дети свободы - [31]

Робер шагает навстречу незнакомцу, и единственное, что ему приходит на ум, это спросить, сколько времени. Ему хочется проверить, не выдаст ли себя человек, который отлично знает, что ему грозит, каким-нибудь проявлением страха - дрожащей рукой, каплями пота на лбу.

Но тот невозмутимо оттягивает манжет и вежливо говорит:

– Половина одиннадцатого.

Пальцы Робера разжимают рукоятку револьвера, он не может стрелять. Лепинас кивает ему и садится в машину.

Ян молчит, ему нечего возразить. Доводы Робера звучат убедительно, и никто не упрекнет его в том, что он провалил задание. Вот уж действительно: негодяев сам черт бережет. Когда мы прощаемся, Ян бормочет: акцию нужно провести безотлагательно.

Горечь неудачи преследовала его всю неделю. Он даже никого не хотел видеть. В воскресенье Робер поставил будильник на самый ранний час. В комнату проникает аромат кофе, который варит его квартирная хозяйка. В обычное время запах поджаренного хлеба начал бы дразнить его пустой желудок, но с того понедельника Роберу так тошно, что ему не до еды. Он спокойно одевается, вытаскивает из-под матраса револьвер и сует его за пояс. Натягивает куртку, надевает шляпу и выходит из дома, ни с кем не простившись. Роберу тошно не от сознания своей неудачи. Взрывать паровозы, отвинчивать болты на рельсах, крушить динамитом столбы электропередач и подъемные краны, выводить из строя вражеские арсеналы - все это он делал с энтузиазмом, но убивать никому не нравится. Мы ведь мечтали о мире, в котором люди свободно решали бы свою судьбу. Нам хотелось стать врачами, рабочими, ремесленниками, учителями. Даже когда враг отнял у нас это право, мы еще не взялись за оружие, это произошло позже, когда они начали ссылать в лагеря детей, расстреливать наших товарищей. Но убийство было и остается для нас тяжкой задачей. Я уже говорил тебе: невозможно забыть лицо человека, в которого ты собираешься выстрелить, даже если перед тобой такая сволочь, как Лепинас. Это очень трудно.

Катрин подтвердила Роберу, что каждое воскресенье, ровно в десять часов утра, прокурор ходит на мессу, и Робер решается; борясь с одолевающим его отвращением, он вскакивает на свой велосипед. Главное - спасти Бориса.

Ровно в десять Робер появляется на той улице. Прокурор только что затворил железную садовую калитку и идет по тротуару между женой и дочерью. Робер снимает оружие с предохранителя, шагает ему навстречу; семья прокурора проходит мимо него. Он выхватывает револьвер, оборачивается и целит в прокурора. Нет, только не в спину; Робер кричит:

– Лепинас!

Все семейство удивленно смотрит в его сторону, видит наведенный револьвер, но уже прозвучали два выстрела, и прокурор падает на колени, держась за живот. Вытаращив глаза, Лепинас смотрит на Робера, встает и, шатаясь, цепляется за дерево. Да, негодяев и впрямь сам черт бережет!

Робер подходит ближе; прокурор умоляюще шепчет:

– Пощадите!

Но Робер видит не его, он видит тело Марселя в гробу, с отрубленной головой на груди, видит лица казненных товарищей. За этих ребят он отомстит беспощадно, безжалостно; Робер выпускает в прокурора всю обойму. Обе женщины вопят, какой-то прохожий кидается им на помощь, но Робер наводит на него револьвер, и тот пятится назад.

Робер бежит к оставленному велосипеду, слыша за спиной крики о помощи.

В полдень он сидит у себя в комнате. Новость уже облетела весь город. Полицейские оцепили квартал, расспрашивают вдову прокурора: сможет ли она узнать стрелявшего? Мадам Лепинас кивает и говорит, что, наверное, могла бы, но она этого не хочет, мертвых сейчас и без того хватает.

15

Эмилю удалось получить работу на железной дороге. Каждый из нас пытался найти хоть какое-нибудь место: все мы нуждались в заработке, ведь нужно было платить за квартиру, как-то питаться, а руководству Сопротивления было трудно каждый месяц выделять нам средства. Работа имела еще одно преимущество: она прикрывала нашу подпольную деятельность. Человек, каждое утро отправляющийся на работу, привлекал меньше внимания полиции и соседей. Те же, кто сидел без дела, могли выдавать себя разве что за студентов, но это было легко проверить и потому рискованно. А уж если работа могла способствовать нашей борьбе, это вообще было идеально! Должности, занимаемые Эмилем и Алонсо на сортировочной станции Тулузы, оказались для бригады просто бесценными! Вместе с несколькими железнодорожниками они организовали небольшую группу, которая занималась всеми видами саботажа. Один из трюков состоял в том, что они под самым носом у немецких солдат переклеивали этикетки с названием груза с одних вагонов на другие. Таким образом, после формирования составов запчасти к орудиям, которых нацисты так ждали в Кале, ехали в Бордо, трансформаторы, необходимые в Нанте, попадали в Мец, а моторы, изготовленные для Германии, доставлялись в Лион.

Немцы обвиняли в этой путанице железную дорогу, с ее французской расхлябанностью. Благодаря Эмилю, Франсуа и некоторым их товарищам-путейцам, грузы для оккупантов уходили во всех направлениях, кроме нужного, и где-то терялись. И пока боеприпасы, предназначенные врагу, отыскивались и прибывали в место назначения, проходило два-три месяца, а нам этот выигрыш во времени всегда был на руку.