Дети света - [2]

Оделся он в тот день легкомысленно. Но сначала предыстория. Как-то с большой получки отправился он с дочерью на вещевой рынок — гардероб великовозраст­ному ребенку подно­вить. Упустим характеристики, которые он отпускал в адрес нарядов, выбранных «дитятей несмышленым». В этой брани даже суровые отцы терпят поражение. Зато девушки с победным видом уносят с рынка объемные пакеты с чем-то смешным и вызывающим. Впрочем, дочка пожалела папу, и за терпение решила отблагодарить. Поставила его по стойке «смирно», обошла вокруг и вынесла суровый приговор: «А ты, па, у меня ничего. Если упаковать со вкусом». Он пытался что-то сказать насчет ее вкуса, но вы же знаете нынешнее поколение… За несколько минут дочь подобрала ему комплект из брюк с рубашкой и, не дав опомниться, расплатилась из отощавшего бумажника. Всю дорогу домой он пытался воспитывать отпрыска в духе скромности и бережливости. Ставил в пример брата, которого одежда не волновала вовсе. Дочь сначала иронично мычала, вытянув губы, а потом встретила подружку и, чмокнув отца в нос, убежала в гости на примерку. Пакет со  своими обновами он спрятал подальше в шкаф, но когда собирался в дорогу, дочь их разыскала, отгладила и аккуратно сложила в дорожную сумку.

В легкомысленной джинсовой паре — не пропадать же добру! — он вышел на прогулку. Предстояло пройти не менее трех километров по специальной прогулочной дорожке, размеченной по цветным бетонным плиткам белой пунктирной линией. Блаженная улыбка так и растягивала лицо. Отдыхающих видно не было, поэтому он просто шагал предписанные врачом километры и любовался дивными растениями, обступившими дорожку. Тут росли голубые и черные ели, причудливые низкорослые и мачтовые сосны. Из-за поворота выплывали то стриженый самшит, то огромный куст бузины, усыпанный белыми шариками; то заросли орешника с зелеными плодами. А вот под кедрами заиграли желтыми и красными шарами соцветий неведомые цветы. И все это густо и сладко благоухало.

Итак, он брел по извилистой прогулочной дорожке, успешно преодолев тысячу восемьсот метров, о чем сообщала надпись на влажных бетонных плитах. Боли в брюшной полости и в поясничном отделе скелета почти не беспокоили. Скрип и щелчки в суставах после утренней зарядки и прошествии лечебной дистанции — пока не ощущались. Зато походка стала пружинистой, как в молодости. И настроение поднималось с каждым шагом.

Прошел он по влажному асфальту до края причала. Глубоко вдохнул свежий воздух, напитанный запахами хвои и рыбы. Перегнулся через ржавый парапет и замер. Прозрачные голубоватые волны струились и завихрялись вокруг опорных камней, пенились и журчали. Сквозь толщу воды фосфористо мерцали донные камни, обросшие зелеными русалочьими космами. Там и тут серебристыми молниями поблескивали стремительные стаи рыбок, ярко блиставшие в косых лучах солнца, пронизывающих толщу воды…

— Тебе тоже нравится эта вода? — раздался детский голосок у него за спиной. Он невольно вздрогнул и оглянулся. Рядом стояла девушка, с виду подросток, и в упор  разглядывала его огромными глазами.

— Дитя мое, разве можно пугать старого, больного человека?

— Ты на себя в зеркало смотрел? — насмешливо дернула она плечиком.

— Да, сегодня утром…

И тут он вспомнил свое помолодевшее отражение, дочкину одежду, пружинистую походку и перестал удивляться происходящему.

— Чтобы расставить точки над «ё», должен признаться сразу, но честно: мне сорок восемь.

— Ну и что?

— …А вода мне тоже нравится.

— Значит, еще поживешь.

— Твоими бы устами… диагноз оглашать.

— Марина. …Это мое имя.

— То-то вода тебя притягивает.

— Поясни…

— Марина — значит «морская».

— А! Ты в этом смысле. В таком случае, как звучит твое имя?

— Петр. «Камень».

— Как этот, вокруг которого вода вьется?

— Так уж и вьется…

— Не прибедняйся.

— Ты первая девушка, которая за последние десять лет со мной заговорила.

— Слушай, а может, ты только сейчас для этого созрел?

— «Восторги и пощечины она чередовать умела, чтобы держать в узде рабов».

— Гомер?

— Неважно.

— А я тебе нравлюсь?

— Частично, — иронично улыбнулся он. — Какая-то часть твоя — да, но другая, там, где эта кавалерийская прямота с наскоком… Ты напоминаешь мою дочь, которой нужно опустошить папин кошелек.

— На, смотри! — Она достала из сумочки изящное портмоне и открыла настежь. Внутри лежала толстая пачка денег.

— Она еще и банки грабит, — вздохнул он, гася улыбку.

— Петенька, за эти бумажки мне приходится много работать.

— Кем же?

— Переводчиком в солидной фирме. Между прочим, отпуск у меня первый за шесть лет, — протянула она жалобно. — А рабочий день двенадцать часов, и выходных почти нет…

— Ну-ну, только без слез. Итак, считаем. Восемнадцать, плюс пять, плюс шесть — равно двадцать девять. А выглядишь ты на двадцать.

— Наверное, столько я и жила. Остальные годы — рабский труд на акул капитализма.

— Отсюда твоя детская прямолинейность?

— А что мне остается? Не одной же мне ходить среди липких мужиков. Послушай, Петр, давай закончим процедуру знакомства, и ты меня прогуляешь? Ну, как собачку, что ли?

— Давай. Только чисто по-дружески.

— Согласна.

Девушка взяла его под руку, и они тронулись в путь. Пока Марина рассказывала о поездках с начальством по Европе, у него появилось время опомниться. И он стал приводить в порядок нервную систему, по которой спутница нанесла если не удар, то ощутимое сотрясение.