Дети Сталинграда - [5]

Вот заходит Вадик Богатырев со своей тетей Нюрой. На груди у него красивый, с цветами, платочек, а в руках мягкая белая плюшка. Сам он, как шарик, маленький, толстенький — он любимец всего коллектива. Его зовут медвежонок Плюшевый.

Вадикиным рассказам тоже нет конца…

Воспитательница О. Я. Широкова.

Апрель 1945 г.

1947 год. Пришла на бюро в райком партии — нас принимали в члены КПСС. Сидим, ждем, когда нас вызовут. Вдруг входят две девчонки-второклассницы, черненькая и беленькая. Какой-то конверт надо передать секретарше. Секретарши нет — она куда-то отлучилась. Девчонки уселись напротив и стали нас рассматривать. Это были детдомовки. Завязался разговор о том, о сем.

Беленькая неожиданно встает, подходит ко мне и говорит:

— Тетя, можно я буду называть вас мамой, а то у меня нет мамы?

— Можно.

— А кто у вас дома?

— Дядя Миша, бабушка.

— К вам с подругой приходить можно?

— Можно.

Так Лида Шандишова стала моей названой дочерью. Тогда я не придала большого значения нашему разговору. Думала, придет раз-другой в гости, и все. Но дело обернулось по-другому. Узелок завязался крепко, на всю жизнь. Каждый ее шаг, поступок, слово мы с Мишей принимали близко к сердцу. Наш первый подарок к ее дню рождения — мяч. Его мы принесли в детдом. Лиду это просто потрясло: ее день рождения отмечают не кто-нибудь, а папа с мамой! Много позже, когда Лида сама стала матерью и покупала подарки своим детям, она всегда вспоминала свой первый мяч.

После техникума Лида поехала в Казахстан, стала работать в совхозе «Первомайский» Чапаевского района. Лида писала обо всем подробно. Помню, осенью, в саду разбирала яблоки. Почтальон принес письмо. Лида просила разрешения на замужество. Я заплакала. Миша и говорит мне:

— Ну что ты, мать, плачешь? Радоваться надо — дочка замуж выходит.

А я ему отвечаю:

— Такая молодая…

Ездила в Казахстан, в гости. Познакомилась с родными, с мужем.

Правду говорят: маленькие дети — маленькие заботы, а уж большие… Сколько было радости, когда у Лиды родился сын. Миша мне сказал тогда:

— Вот и дождались мы внука, мать.

Через пять лет нас постигло большое горе — умер, наш внучок. Мы прямо обезумели от горя. Утешали Лиду, как могли, ездили к ней, писали. От нее приходили письма, полные отчаяния. Я их до сих пор храню, перечитываю и плачу…

…Да, крепко завязался узелок, на всю жизнь. Я часто вспоминаю тот день в райкоме партии, когда познакомилась с беленькой второклассницей. Почему именно она подошла ко мне — к женщине, у которой никогда не было своих детей? Подарок судьбы? Я ведь всегда мечтала о ребенке…

Из разговора с Фаиной Федотовной Гомазковой, учительницей Дубовской школы № 2.

С разрешения Фаины Федотовны я прочитала письма Лиды Шандишовой. Мне хочется привести здесь открытку, присланную Лидой Фаине Федотовне 8 марта 1971 года.

«Самая лучшая, самая прекрасная на земле, моя милая, дорогая мамочка! С праздником! С радостью, с долгими годами жизни на земле! Самого наилучшего, самого прекрасного и хорошего вам на всю вашу долгую и добрую жизнь. Не стареть, не болеть. Тысячу лет жизни, здоровья и счастья, милая моя мамочка».

«Мы жили с мамой в Городище. Когда пришли немцы, я была с мамой. Один раз мама взяла меня за ручку, и мы пошли с ней за хлебом. Когда мы шли по улице, то из одних ворот вышел немец. Он толкнул маму от меня, я осталась одна на улице. Маму он куда-то угнал. Я ее ждала, ждала, так и не дождалась. Меня взял за ручку какой-то дедушка, и я у него жила. А маму свою я так и не видела. Когда Красная Армия освободила Городище, меня взяли в детский дом».

Декабрь 1944 г.

Лида Орешкина, 5 лет.

Тетя Тоня — артистка

В 1965 году была трогательная встреча Коли Бузолина с мамой Антониной Васильевной Лымаревой. Воспитывались у нас в детском доме два брата Бузолины — Стасик и Коля. Коля больше был похож на девочку. Лицо круглое, большие голубые глаза, очень длинные ресницы и румяные щеки. Он был очень общительный. И когда его Антонина Васильевна просила: «Коля, спой мне песенку», — Коля с радостью запевал ей «Курицу-красавицу», и оба весело смеялись. И однажды тетя Тоня, как ее звали дети, не выдержала и воскликнула: «Ах ты, Настенка!» Коля не обиделся и часто откликался на это имя. Прошло с тех пор много лет. Тетя Тоня уже на пенсии. Как-то летом она взяла ведро и пошла за водой в колонку на своей улице. Видит, навстречу идут двое мужчин, один из них говорит: «Нет, это не она». Тетя Тоня догадалась, что речь ведут о ней, и кричит: «Она! Она!» И вдруг молодой мужчина пустился бегом через улицу. У тети Тони невольно вырвалось: «Настенка! Курица-красавица!» Они бросились друг другу в объятия. А наш Коля-Настенка разрыдался. Гостил он у нее столько, сколько позволил ему отпуск. Работал он в Братске, на стройке. Брат его — Стасик — летчик. Соскучился он по детскому дому, по людям, которые заменили ему родителей. Вот и приехал он в Дубовку погостить.

Из воспоминаний Евгении Эдуардовны Волошко.

В небольшой комнате главное место занимает печка — приземистая, широкая. Кастрюли разместились на ней в определенном порядке: в центре большие, по краям маленькие. В печке гудит огонь, потрескивают дрова. Из самой большой кастрюли убегает варево, но не сильно, толчками, поэтому кажется, что кастрюля недовольно шипит: «вот еще», «вот еще».