Да только станет ли Виэльди каудихо, или старания Андио Каммейры окажутся напрасными? Не хочется подводить отца и не хочется отказываться от Данески, а выбор сделать надо. Самый сложный выбор за всю жизнь… Да что там «сложный»?! Какое бы решение он ни принял — это будет первое настоящее решение, оно повлияет на всех: на него и Данеску, на отца и талмеридов, даже на Империю.
Виэльди потер виски и встряхнул волосами, отгоняя мысли о выборе: не стоит думать о нем сейчас, перед боем. Не время и не место.
— Инмо! — окликнул Виэльди риехото — всадника-знающего-равнины-как-свои-пять-пальцев. — Это, случаем, не Нирские земли впереди?
На горизонте, уже замутненном сумерками, торчали обугленные стволы каких-то деревьев. Может, крестьяне выжигали рощу, чтобы потом использовать землю под посевы, а может, это следы восстания: при хорошем ветре огонь вполне мог перекинуться с горящего селения дальше.
Седовласый Инмо подъехал к Виэльди и, с достоинством кивнув, сказал:
— Так и есть.
— Почему же ты молчал?!
Риехото нахмурился, глянул на него с изумлением, даже возмущением, и пожал плечами.
— Думал, ты и сам знаешь. Вон там, — он вытянул палец, указывая вдаль и вправо от сгоревшей рощи, — холм. Видишь? На нем столица княжества.
— Вижу, понял… — ответил Виэльди, затем улыбнулся и хлопнул Инмо по плечу: — Не обижайся, но откуда мне было знать? Я ж недавно на равнины вернулся! А раньше, когда соплёнком был, разве кто брал меня в дальние походы?
Отец с детства внушал, что ни главе клана, ни каудихо, если он хочет быть любим сородичами, нельзя быть высокомерным: талмериды слишком горды. А еще нет ничего зазорного в том, чтобы спросить, чего не знаешь.
В который раз Андио Каммейра оказался прав. Лицо Инмо разгладилось, и он добродушно хохотнул.
— И правда, что-то я запамятовал. Так вот, — он посерьезнел, — это самое начало Нирских земель. Как понимаешь, здесь уже делать нечего: все или сожжено, или разграблено, крестьяне ушли. Надо двигаться вглубь.
— Но уже завтра. До темноты мы только до этих головешек успеем добраться… Нужно становиться на ночлег. Знаешь, где здесь ближайший ручей или река?
— Конечно, — риехото махнул рукой налево. — Тут неподалеку овраг, а на дне ручей.
— Овраг? — Виэльди с сомнением качнул головой.
— Да он неглубокий! Кони к водопою без труда спустятся, как и люди. А лагерь наверху разобьем.
* * *
Первое поселение, в которое всадники въехали, встретило их пустыми домами, трупами и безмолвием — это если не считать жужжащих над телами мух и карканья ворон, слетевшихся на пиршество. Мертвецы — мужчины, женщины и даже дети, полураздетые, обезображенные, уже начавшие разлагаться, — валялись, раскинувшись в уродливых позах, кто где: на улице и у дверей, внутри домов и сараев. Двое повисли на бортиках колодца, и издалека казалось, будто они что-то там высматривают. Утреннее солнце освещало отвратительное зрелище, делая его еще более мерзким, в воздухе висел сладковатый запах гнили.
Можно было сразу уйти, но талмериды не ушли — пять всадников во главе с Виэльди спешились и двинулись к середине поселения, попутно заглядывая в дома: вряд ли встретится кто живой, но вдруг? Хотя бы перепуганный, забившийся под скамью ребенок — если повезет, от него можно будет узнать, что здесь случилось.
Никого из выживших они, впрочем, не нашли — видимо, те, кто мог сбежать, сбежали. Зато увиденное на другой окраине заставило замереть: там, привязанный к столбу за запястья и щиколотки, висел обнаженный мужчина. На нижней части лица, на груди и ногах — запекшаяся до черноты кровавая корка, уши отрезаны, как и нос: вместо него зияет рана. Но самое ужасное — это пах, на котором не осталось мужских органов. Зато они торчали в раззявленном рту…
Виэльди скривился, а Рульто по прозвищу Дед-говорун сжал его плечо и сказал:
— Отвратительно, да… — и добавил, обращаясь к остальным: — Вот вам и мирные крестьяне…
— Крестьяне? — переспросил Сарэнди.
— Да, крестьяне, — подтвердил риехото Инмо. — Поселение-то имперское… но, правда, не воинское. А это, — он кивнул на оскверненный труп, — наверняка имперский старейшина, предводитель или что-то вроде того.
— Что же нужно сделать, чтобы довести трусливых земледельцев до… такого? — протянул Сарэнди.
Дед-говорун присвистнул и бросил:
— Э, юноша, я бы не стал проверять и тебе не советую. Это храбрецы убьют — и всего делов. Трусы же, если их довести, и если они почувствуют свою силу, способны на многое. Сам видишь.
— А каудихо утверждал, что тут всего лишь волнения… — пробормотал Виэльди.
— Когда к нему отправляли посланцев, наверняка так и было. Но пока они до него доехали, пока мы добрались сюда. Волнениям не так много нужно, чтобы перерасти в мятеж.
— Ладно, поджигаем здесь все и уходим, — приказал Виэльди, наконец овладев собой. — А то, не ровен час, мор родится и пойдет гулять. Поищите в домах масло. А не найдете, так тащите сено.
Ему подчинилась, иначе и быть не могло, ведь приказ разумен: воины и масло нашли, и сено приволокли. Когда занялся ближайший дом, они быстрым шагом двинулись к остальным талмеридам, поджидавшим с той стороны селения.
