Дети Спящего Ворона - [137]

Можно заставить Виэльди разбудить его пораньше, но для этого придется «открыть взор» — сбросить чужое обличье, вернуть изначальный облик, а вместе с ним и свое истинное могущество. Да только Шаазар не хотела. Личина Ишки ей нравилась. Девчонка была смешной, она так здорово пугала людей, вызывала такое забавное отвращение! Не хотелось переставать ею быть. К тому же она все равно, похоже, опоздала. Вряд ли эту часть мира удастся спасти от вечной зимы — надо было раньше спохватиться, а не играть с людьми, не растягивать удовольствие. Но хотя бы проснется Ворон, уже хорошо. А где Ворон — там нет скуки, сводящей с ума вот уже не один век.

Ишка съела вкусный мясной бульон, найденный в доме лавочника, и выпила кувшин яблочного вина. Чуть подумав, притащила из пристройки солому, разбросала по полу и подожгла. Пусть само жилище каменное, зато внутри все из дерева и перекрытия деревянные. Хорошо разгорится!

Скоро дом заполыхал, а люди засуетились, пытаясь погасить пожар, чтобы не перекинулся на соседние жилища.

Ишка стояла у красиво горящего, восхитительно жаркого пламени и наслаждалась. Его тепло, казалось, согревало даже душу… Если, конечно, у нее есть душа. На этот вопрос Ишка-Шаазар никогда не могла себе ответить.

* * *

Ашезир сдался после четвертой встречи с Ишкой.

В третий раз девчонка, как обещала, явилась, когда он был с наложницей. Та испугалась, закричала, пришлось ее отослать. С этим он смирился, по-прежнему не желая подчиняться нечисти. Но куда уж там! Человеку не дано тягаться с тварями иного мира, если только этот человек не колдун. Хотя Ишка, похоже, и колдунам неподвластна, если заставила отступниц делать то, что ей нужно.

На четвертую встречу девчонка не пустила его на совет. С той стороны двери стучали, звали, но ответов Ашезира не слышали. Девчонка же сидела на столе, болтала ногами и глумливо напевала:

— Бедный-бедный император, на советы не ходил, престол упустил, на плахе голову сложил, лай-ла-ла-а-а, сложил.

— Умолкни!

— Голову сложил, доброй славы не нажил, дурной себя покрыл, да и брата погубил.

— Хорошо, — процедил Ашезир. — Хорошо, ты победила. Я сделаю так, как ты хочешь.

Пусть уж лучше им управляет нечисть — тем более что обещает отстать, когда он послушается, — чем кто-то из ли-нессеров начнет управлять Шахензи. Если император не сможет бывать на советах, то быстро утратит власть, а тогда и Хинзара спасти не получится. Спасти не от трона — от смерти. Отцовский бастард, никаких сомнений, избавится от сводного брата, как только тот станет не нужен.

— Согласен? — Ишка прервала ход его мыслей.

— Я уже ответил: да! Только один вопрос: про Ворона я более-менее понял, но зачем тебе нужно, чтобы мы с Данеской друг друга полюбили?

— Вот еще! Это не мне нужно, а жрицам, — фыркнула девчонка.

— Зачем?

— Не знаю, не спрашивала, — она пожала плечами. — Мне все равно, зачем.

— То есть можно не выполнять это их… желание?

— Можешь не выполнять, если не боишься оказаться у них в плену после смерти.

— А ты… ты ведь можешь сделать так, чтобы не оказался?

— Могу, но не буду. Мне это неинтересно.

Проклятая нечисть!

— Тогда убирайся! Оставь меня в покое!

— Хорошая-добрая-честная Ишка всегда выполняет свои обещания. Я уйду — и не вернусь никогда-никогда, если не обманешь.

— Куда уж мне… — буркнул Ашезир.

Тварь исчезла, а он сразу же толкнул дверь в покои Данески: на совет все равно опоздал на несколько часов, так хоть одно дело решит сейчас, чтобы забыть о нем и не думать.

Жена была у себя, слава Гшарху: сидела за столом и, подперев руками подбородок, читала какую-то книгу.

— Ты все еще хочешь поехать на равнинные земли? — спросил Ашезир.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Почему ты спрашиваешь?

— Отвечай: да или нет?

— Да… — пролепетала она.

— Тогда поедешь.

Данеска вскочила, а в ее глазах засияло такое счастье, будто он сообщил… Вообще-то сложно представить, что такое он мог сообщить, чтобы она так обрадовалась.

Вот бы и его кто-то любил так, как она своего не-брата… С другой стороны, что бы он стал делать с этой любовью? Ну, в первое время было бы приятно, льстило самолюбию… А потом? Потом начало бы тяготить.

— Ты… не лжешь? — спросила Данеска и посмотрела с пугливой надеждой. — Почему ты передумал?

— Много думал, вот и передумал. А теперь присядь. Перед тем, как ты уедешь, нужно серьезно поговорить.

Жена опустилась обратно на табурет и побледнела — будто поняла, что разговор и впрямь будет нешуточным.

Ашезир помолчал, подбирая слова, и наконец заговорил:

— Ты не сможешь вернуться из Талмериды в Шахензи раньше середины весны… А я не настолько наивен, чтобы думать, будто все это время ты или он будете удерживаться от соблазна. И ни один мой соглядатай не сумеет находиться возле тебя круглые сутки… даже если этих соглядатаев будет десяток. Поэтому я хочу отк… — он осекся, не в силах выговорить роковые слова.

— Что ты хочешь? Чего? Какой-нибудь клятвы?

— Если бы я точно знал, что клятва подействует, то потребовал бы ее. Но нет… я не уверен. Я не желаю воспитывать чужих детей.

— И?..

— Постараюсь быть откровенным. Я — император, поэтому не могу отпустить тебя к нему — могу только отречься от тебя, отказаться. Но для этого нужен повод. Я его придумаю, если понадобится, но будет лучше, если ты сама его дашь. Когда будешь там, в Талмериде… то не скрывайся со своим не-братом. Мне об этом «донесут». Я многим рискую сейчас, отправляя тебя на равнины, и рискну потом, отказываясь от императрицы и дочери каудихо. Тебе же грозит всего лишь гнев отца.