Андио Каммейра довольно закивал.
— Молодец, — он протянул руку и похлопал Виэльди по плечу. — Верно мыслишь. А начнется вот что: яды, засланные убийцы и прочее. Это со стороны Империи. Талмериды же — точнее, обиженные главы кланов, — начнут припоминать проступки наших с тобой дедов и прадедов, мои и твои проступки. Все для того, чтобы отобрать у нас власть, и все из-за того, что я отдаю свою дочь чужеземцу. Понимаешь теперь, как этот твой шрам не вовремя?!
— Да, прости за него. Но Империя… Знаешь, там очень трепетно относятся к девственности.
— А еще я знаю, что в союзах между землями и правителями она неважна. То есть Ашезиру, конечно, не понравится, если его жена окажется не девой, но кто его спросит?
— Если верить слухам — никто. Я одного не понимаю: Империи какая польза от этого брака? У них и земель больше, и богатств, и войск, а наших скотоводов еще пойди собери. Одно дело набеги на почти беззащитных соседей, другое…
Андио Каммейра прервал его жестом и хохотнул.
— А мы как та змея и черепаха! Укушу — сбросит, сброшу — укусит. Имперцы далеко, за морем. Они легко завоевали эти земли, но без нас их не удержат. Еще император опасается, что однажды талмериды повернут оружие против него, а я опасаюсь, что однажды Империя решит покорить нас так же, как наших соседей. Все просто. И я, и он хотели укрепить союз, а лучший способ для этого — брак.
Отец. Ничуть не изменился. Просто в детстве и отрочестве Виэльди не знал его настоящего, видел лишь… отца? То сурового, то доброго, то разгневанного, то нежного. Справедливого и мудрого. Он и сейчас такой: и справедливый, и мудрый, и добрый, и отец.
Но еще он каудихо, и его куда больше заботит благо клана и талмеридов, чем счастье родных детей.
[1]Аргал — сухой помет скота, употребляемый как топливо.
Вторая мать сидела на полу и выглядела измученной: посеревшее лицо, красные веки, опустошенный взгляд. И все из-за непослушной дочери. В груди Данески зашевелилась совесть, змеиными кольцами оплела душу и сдавила сердце.
Бедная Азари. Уже полдень, а она, похоже, и не ложилась. Когда вообще в последний раз спала? Зато Данеска, как назло, чувствует себя отдохнувшей и бодрой, хотя после всего случившегося должна бы терзаться стыдом и мучиться от бессонницы. А она даже не помнит, как добралась домой и уснула.
— Вторая мама… Прости меня, пожалуйста.
Азари вскинула воспаленные глаза и осипшим голосом спросила:
— Зачем ты со мной так жестока, девонька?
— Ну прости! — Данеска упала на колени рядом с нянькой, обняла ее, спрятала лицо в худой груди. — Я не могла иначе! Но теперь сама жалею… Ох, знала бы ты, как жалею!
Азари ее будто не слышала и продолжала причитать:
— Я так беспокоилась, места себе не находила. А потом… потом, когда господин Виэльди тебя на руках принес, больную, у меня чуть сердце от испуга не остановилось!
— Больную? — Данеска отстранилась и нахмурилась. — Ничего не помню…
— Конечно не помнишь, — вздохнула вторая мать. — Почти до утра тебя лихорадило, потом ты уснула. Ну, хоть сейчас в себя пришла… Вид у тебя здоровый. Странно даже: от хвори так быстро не излечиваются.
Данеска подняла Азари, усадила на свое ложе, сама присела рядом и прильнула к ее плечу.
— Не было хвори. От смятения все это, от тревоги, усталости… Я такого страха натерпелась!
— Еще бы! — прикрикнула Азари. — Додумалась: в одиночку на праздник уехать! В пути что угодно могло случиться!
Данеска изогнула брови и отсела от няньки.
— Откуда ты знаешь, где я была?
— А чего тут знать? — вторая мать схватила прядь ее волос, потрясла, и застучали бусины.
— Ой! — Данеска вскочила, прижала руки к щекам. Какая она глупая! Нужно было сразу, как уехала с праздника, снять все распроклятые бусины! Хотя… не до них тогда было, совсем не до них. — Отец уже вернулся?
— Еще утром. Сразу же вместе с твоим братом в покоях закрылся. Долго они там просидели, а сейчас туда ушли, — Азари махнула рукой за окно, — на конях носиться и мечами махать.
— Ты мне поможешь, милая нянюшка? Нужно быстрее выплести бусины, пока отец не увидел. И ты ничего ему не скажешь, правда? Я ведь сама уже пожалела, и больше никогда не сбегу, ни разу! Хочешь, поклянусь?
— Что мне твои клятвы, — проворчала Азари, поднялась, кряхтя, и ловкими пальцами начала расплетать косы Данески. — Каудихо я ничего пока не говорила, да и не придется ничего говорить. Господин Виэльди, наверное, уже все рассказал или расскажет. Он вчера был очень, очень зол на меня…
Вторая мать расплела уже половину кос, Данеска все еще возилась с третьей, но бросила и ее: руки опустились и задрожали.
— Не на тебя он был зол, а на… Ладно, неважно. Виэльди не выдаст.
— Откуда эта уверенность? Вы же с ним, можно сказать, едва знакомы. Когда в последний раз виделись?
— Давно… И все равно он не выдаст, поверь.
Наконец волосы были расплетены, бусы собраны в мешочек и запрятаны в сундук, стоявший подле бронзового зеркала. Теперь нужно вплести другие — синие и зеленые, переодеться, а потом… Что «потом» Данеска не знала. Выходить из дома страшно, вдруг она наткнется на Виэльди — как смотреть ему в глаза? — но сидеть в покоях вечно тоже не получится.
