Дети с улицы Мапу - [3]

— Эй, мальчик, что ты вертишься под ногами! — кричит кто-то на него.

Сролик уже хочет вернуться во двор, но не знает, как выбраться из толпы. Очередь перед магазином перепуталась, все столпились на тротуаре, толкаются и кричат… Вдруг из складского двора выезжает нагруженная ящиками машина, но дорога перед ней загорожена. Шофер сигналит, люди толкают друг друга, но с дороги не уходят.

— Милиция! — кричит шофер. — Милиция!

— Это жиды загородили проезд! — слышит Сролик голос дворничихи с их двора. — Сколько ни есть у них, все им мало.

— Весь бы свет проглотили, — раздается еще чей-то голос. — Эй, водитель, езжай по ним, не жалей, жидов в Ковне хватает, даже слишком много, — смеется прохожий хриплым голосом.

— Правильно сказано, ей-богу, правильно, — бормочет дворничиха.

Сролик поражен. Он чувствует, что на улице Мапу, в их дворе происходит что-то страшное. Никогда он не слышал от дворничихи подобных речей. Сролик оглядывается и видит рядом с собой Шуламит; та тоже растеряна.

Сролик вспоминает, что нужно ведь найти Янкеле. Как бы его не задавил грузовик! Он просит Шулю помочь ему. Оба мечутся в толпе в поисках Янкеле; на них обрушивается брань, но они ее не замечают.

— Янкеле! — радостно кричит Шуля, заметив, наконец, малыша. Она ловит его за рукав и тащит в сторону.

— Ты почему вышел без разрешения из дому? Я тебе дам! — кричит Сролик, подражая отцу. — Ты знаешь, что началась война?!

— Война, война! — радуется Янкеле.

— Чего ты радуешься? Ты знаешь, что такое война? — серьезно спрашивает его Шуля. — Зачем вышел один?

— Я пошел, потому что на улице весело и много машин.

— Дурак! — взрывается Сролик. — На войне убивают. Нельзя выходить на улицу…

Спустя час улица опустела. Виленский закрыл магазин. Пришел милиционер и приказал разойтись. Дети вернулись домой и стали смотреть на улицу из окон.

Сролика одолело любопытство, и он выскочил из дому. По улице, ведущей к мосту, текли колонны солдат в полном обмундировании. Это была русская армия. Шли молча, с угрюмым видом.

— Они идут на фронт, сражаться. Многие из них не вернутся к своим семьям, — мелькнула мысль, и волна жалости захлестнула сердце Сролика.

Обед в этот день мать не варила, ели холодные остатки вчерашнего. Отец с матерью долго шептались, и лица их выражали глубокую озабоченность.

В доме доктора Вайса все пошло кувырком. Никто не звонит у дверей, не зовет доктора. Приемная пуста, кабинет закрыт. Домработница Уршула, проработавшая у Вайсов двенадцать лет, сегодня не пришла. Мать очень сердится. Она бродит по комнатам, как потерянная, подходит к пианино, открывает и закрывает его.

— Если бы я так вела себя, — говорит про себя Шуля, — она бы кричала на меня. А им, взрослым, все можно.

Мать рассказывает отцу, что она слышала, будто немцы уже перешли границу и приближаются к Ковно, а русские отступают. В ее глазах страх. Отец пытается ее успокоить и говорит, что отступление русских — только маневр. Он закуривает папиросу, и Шуля видит, что руки у него дрожат.

«Нехорошо сегодня дома», — думает Шуля и выскальзывает во двор.

В саду, под березой, собралась уже вся компания.

Ханеле, дочь портного Когана, пришла со своей куклой Риной. У Рины длинные русые косы, голубые глаза и красное платье.

— У нас много-много тряпок, — объясняет Ханеле, — потому что моя мама шьет. Когда я вырасту, я тоже буду шить. Тогда сошью для Рины много платьев. И для ваших кукол тоже сошью.

— У нас сегодня очень грустно, — говорит Шуля.

— А у нас очень весело. Много людей приходит, — хвастает Этеле. — Все забирают материал, который принесли для шитья.

— Почему? — спрашивает Ривкеле.

— Почему? Всегда она спрашивает «почему», — сердито кричит Шмулик. Война ведь, нельзя оставлять материал.

— Мой папа говорит, что нужно бежать отсюда: немцы идут, — вмешивается в разговор Давид.

— Сразу бежать? — презрительно отвечает Шмулик. — Нельзя бежать, нужно дать им как следует!

Он один из самых старших в компании, и потому считает себя знатоком по всем вопросам. Но Шуля полагает, что немцы сильны.

— Неправда, — прерывает ее Давид, — самые сильные русские. У них есть огромные танки. Папа говорит, что нужно уезжать в Россию.

— Ну и уезжайте, жиды, уезжайте в Россию, чтоб и духа вашего здесь не осталось!

Это говорит Ионас, старший сын дворника. Он как из-под земли вырос. Руки в карманах, в глазах злоба и издевка. Дети смотрят на него и удивляются: откуда эта злость? Что плохого сделали они ему, за что он их так? Непонятный страх охватывает детей.

Шмулик взрывается:

— Поедем куда хотим и будем там, где хотим.

— Смотрите, какой герой! Увидим, что ты запоешь завтра, когда сюда придет Гитлер! «Жид капут!» — кричит Ионас, проводит рукой по горлу, как будто режет, и поворачивается к ним спиной.

Дети остолбенели. Никогда Ионас не говорил так с ними. Всегда считали его своим другом. Его младший брат Юозас играл с ними в саду. Не один раз Ионас делал для них разные игрушки. Маленький столик и темно-зеленая скамейка — тоже дело его рук. Всегда они угощали его конфетами. Что с ним, с Ионасом? Откуда вдруг эта ненависть?

День клонился к вечеру. Солнце еще поблескивало за облаками. Его последние лучи скользнули по крыше дома напротив, листья березы посерели, а ствол стал чуть фиолетовым. За оградой садика стоял Юозас, младший сын дворника, смотрел на детей и молчал.