Дети победителей - [116]

Уже на самом склоне лет отец вспоминал братишку и плакал с поднятым лицом: «Юрка, Борька умер, Борька умер…»

Могучий мужик античного телосложения, прошедший войну и репрессии, плакал, не скрывая своей страшной беспомощности перед Вселенной.

Нас оставили на берегу Сылвы, неподалеку от поселка, откуда можно было добраться до Перми автобусом. Еда и сигареты были, мы решили не торопиться — заночевать у костра. Сережа курил, лежа на теплой земле, и смотрел в глубину звездного неба, туда, где находилось прошлое, будущее и даже сама вечность. Потом заговорил.

— История с Гипнозом навела меня на мысль, что старший Соколов все же листал рукописи Бутовича. Там он и прочитал о Зените, орловце 1894 года рождения, из Лотаревского завода князей Вяземских. «Эта лошадь с первого взгляда на нее вызывала доверие…» Потом он нашел фотографии Зенита «в спортивном теле» и «в заводском теле».

Кстати, жеребцов от кобыл я начинаю различать с трехлетнего возраста, когда уже вполне выражается мужественность и женственность. А где мне было тренировать взгляд? На ипподроме они далеко от трибуны и все в доспехах — блиндерах, ногавках, в упряжи, а на выводках я бывал редко. Я думаю, Александр Васильевич поставил перед собой цель найти и купить лошадь с накоплениями крови Зенита. Представляешь, он отыскал Горлинку в каком-то российском хозяйстве, а потом дождался появления Гипноза. Это была победа его жизни. Знаю, воспитывали жеребенка внимательно и правильно. На дистанции Гипноз обходил всегда и всех. И даже как-то идеологически правильно — взял приз Конституции, на годовщину революции, после очередного партсъезда.

Сережа замолчал. Я смотрел на созвездие Большой Медведицы и тоже молчал — как в детстве, когда между мной и космосом еще ничего не было, кроме световых лет.

— И все-таки я не понимаю, — сказал я, — как это можно довести лошадь до нервного срыва…

— Через некоторое время после московской победы журнал «Коневодство и спорт» назвал Гипноза «непревзойденным». Это было напечатано в январе, а в феврале он начал проигрывать. Наездник Павел Егорович Андреев жаловался Соколову, даже плакал: «Поговорите с дирекцией ипподрома, любимчики начальства говорят ему: «Запишите Гипноза с тем, с другим, с метисом, пусть нахлебается». Столичные суки объявили тайную войну рысаку… По человеческим меркам ему исполнилось двадцать пять лет. Ему бы после первых побед, в какой-нибудь голубой бухте очутиться, на морских жучков посмотреть, испачкать свой мягкий нос в мокром песке, ткнуться в какое-нибудь растение. Вместо этого его, уставшего, повезли на соревнования в Германию, оттуда — в Швецию, в вагоне с надписью «живность». Там с неделю простоял в карантине, а потом сразу был брошен в призовой бой. На ристалище в городе Эребра он бежал со стандартбредными «американцами» и метисами — компанией, крепкой по грудной клетке и тканям, хлыстолюбивой. По какому-то космическому совпадению приз разыгрывался 27 мая, в день рождения Гипноза. Когда он помчался в компании этих киборгов, то только прием его был как всегда удачен. Потом навалилось сумасшествие. Компания оттерла его в третье колесо — в результате вышли лишние метры. Скорость так возросла, что воздуха не хватало, дыхание остановилось на фазе вдоха, ум и память его пропали. Передние ноги не выдержали натиска и поскакали. Он испугался. Что еще мог вспомнить — вспомнил, но дистанцию закончил последним в полной панике.

Москвичи, сучки, добились своего — уничтожили победителя.

После этого Гипноз и сошел с ума. На грудь ему стали надевать кожаный фартук. Поскольку в бешенстве себя грыз, свою шкуру, как талант, который хотел уничтожить. Соколов говорил мне, что причина нервного сотрясения не в уязвленном тщеславии лошади, как это можно было бы предположить, не в каком-нибудь вирусе. Дело в том, что Гипноз поверил человеку безоглядно, а потом так же безоглядно бежал от него. Столичные бандиты решили сделать из него записного рыска и не дали отдыха. А дети Гипноза были добронравными.

На пермском ипподроме его выхаживали, проминали лучшие наездники, но себя он уже не вспомнил. Личный рекорд — 2.06 был показан отдельно, на время — так наступила пора, которая должна была стать самой скоростной в жизни рысака. Жил он долго, умер, конечно, не на мясокомбинате, а своей смертью — пал, как говорится. В этом слове я чувствую не небрежение к животному, а дань эпосу.

Мы возвращались в Пермь среди зеленых полей и золотых куполов церквей. Я мысленно благодарил экумениста Пьянкова и думал о том, что противостояние мира и личности неизбежно, как существование самой Вселенной, а формула счастья — это всего лишь правильная формулировка, выраженная на доступном тебе языке.

МОЛИТВЫ ЛЕКАРЯ СУРЕНА

Рядовой Попов увидел, как по дороге пошли легковые машины, в которых сидели чеченцы с оружием и черными повязками на лицах, в темных очках. Колонна беспрепятственно, нагло, не спеша миновала блокпост внутренних войск МВД России. Солдаты дивизии имени Дзержинского наблюдали за боевиками из окопов, так и не получив от командира роты никакого приказа.

Но более всего они были изумлены и унижены глумливой демонстрацией: на крышах трех автомашин по одному сидели российские солдаты в разорванных формах, в крови. То ли избитые, то ли раненые…