Дети Ночи - [19]

Эти годы были полны трудов и учебы. Он понимал, что из него не выйдет ни мага, ни ученого, да он и не стремился. Долг мужчины — стоять у Провала, и к этому он готовился.

После отъезда брата он страшно тосковал, словно потерял половину себя. Хотя теперь и отец, и мать принадлежали только ему, не было того, кто родился всего на минуту раньше его — Старшего. Словно вдруг исчезла какая-то преграда, в тени которой он был не виден, и теперь все смотрели только на него и чего-то ждали — как прежде от Старшего.

Он никогда столько времени не проводил с отцом. Все то внимание, которое должно было достаться Старшему, теперь принадлежало ему. Нельзя сказать, чтобы это было всегда прекрасно и приятно.

— Теперь тебе за двоих достается, парень, — говорил капитан Винадда, когда Младший, шатаясь от усталости, выходил из фехтовального зала. — Ты только утешайся тем, что твоему брату сейчас достается не меньше, потому как дед твой его еще и в тайной науке гоняет.

Младший пытался улыбнуться, но не очень получалось.

Он радовался утренней усталости, потому, что валился в постель и спал до заката и не думал ни о чем.

Отец теперь часто брал его в леса, чтобы охотники обучали Младшего выслеживать тварей, распознавать места их гнездовий, знать виды и повадки каждой из них. Но к Провалу он попал очень не скоро, а ему хотелось показать себя, ему хотелось подвигов. Он думал, что готов, почему же его не берут? Когда Младший спрашивал — почему, отец отвечал, что умение ждать — редкая добродетель, но необходимая для воина. И Младший ждал, и ждал, и ждал.

И ждал писем от брата, которые потом перечитывал по много раз и прятал в своем ларце для сокровищ.

Не было прекраснее ночей, чем те, когда они с отцом летели на конях лунной масти по затянутым туманом полям, а за ними молча мчались белые красноухие псы, и трубил рог, а золотая звезда Кошачий Глаз пронзала теплым мерцающим лучом туманы. А за плечом весело переговариваются отцовы охотники и телохранители и смеются его, Младшего, друзья и девы и дамы из материнской свиты.

Матушка Нежная Госпожа Диальде собрала вокруг себя Драгоценное Ожерелье, дабы в этом прекрасном и утонченном кругу Младший учился вежеству и высоким искусствам, как и подобает знатному юноше. Ценить высокие искусства он научился, но сам преуспел лишь в танце. Но любой певец или стихотворец много отдал бы, чтобы услышать похвалу принца. Он всегда был настолько искренен, и восторг его был так ярок и горяч, что это оказывало какое-то магические действие на людей, заставляя любить его без причины.

Но за девами и сыном Нежная Госпожа следила зорко — незаконных детей мужеска пола быть не должно. Это может нарушить спокойное течение жизни в Холмах. Смут не хотелось, довольно того, что эти Тэриньяльты, потомки незаконного сына первого государя, вообще существуют на свете.

Тэриньяльты... Отец много говорил про них. Он и досадовал на них, и уважал эту странную породу. И порой говорил — придется с ними породниться. Куда ни кинь, придется.

Принц не раз видел их в деле, а вот на пирах они появлялись очень редко. Очень бледнокожие, с белыми как лунный свет волосами и огромными темными глазами. Они были красивы, бесстрастны и молчаливы. По подземельям они двигались бесшумно и быстро, как тени, видели чуть ли не в полной темноте, в бою были молниеносны. Они держались друг друга, были очень дисциплинированы. Как стража Провала они были безупречны. Они знали подземелья и следили за новыми червоточинами, которые проедала в чреве земли бездна. Самым удивительным было то, что среди них было в обычае допускать к Провалу женщин. Младший сам видел нескольких лучниц и женщин — боевых магов. Это было странно, немыслимо, но таков был их обычай.

Они были иными, потому и казались опасными. «Наверное, вот так и мы кажемся чужими и опасными Дневным, да и они нам», — думал принц. Хотя о Дневных он думал мало — юноши Холмов думают о сражениях с тварями, что живут на поверхности земли, и о тварях Провала, о славе, которая будет вечно жить в песнях и хрониках Холмов, и о восхищенных взглядах прекрасных дев.

А стоять у Провала Младшему пришлось, как и полагается юноше, с четырнадцати лет. Сначала у самых безопасных выходов, а под конец уже и самой пасти Провала, куда их с братом однажды в детстве приводили по приказу отца...

Он предпочитал об этом не вспоминать. И просто нес стражу у Провала.

И ждал брата. Он приедет, и они все же сумеют вместе повернуть судьбу отца. Вдвоем — обязательно. Только бы поскорее он вернулся.

Одно беспокоило — за все эти годы они не виделись, только обменивались письмами, пусть и часто. А в письмах люди совсем не похожи на себя в обычной жизни. И Младший опасался, что встретившись с братом, он увидит незнакомого человека.

А время шло, и встреча близилась.

Стояла глубокая зима. Глубокая — с глубоким пушистым снегом, с глубокой тишиной, с глубоким покоем. Младший в такую пору ощущал в душе радостное благоговение и спокойствие. Зимние твари были опасны, но немногочисленны, ночи были чисты, холодны и прозрачны, цепочки звериных следов на снегу рисовали замысловатые узоры. Дивное, чистое время, похожее на низкий долгий торжественный аккорд. Он любил выбираться в такую пору из холма совсем один, чтобы никто не мешал слушать тишину, ощущать морозную свежесть воздуха, припахивающего разрезанным арбузом — дорогим плодом Дневных с юга, слушать нежный хруст снега под ногами и жалеть неповторимое изящество недолговечных снежинок. А в небе стояла в радужном ореоле луна — к утру на землю спустится мороз.