Дети на ветру - [39]

— Эй, Сампэй-тян! Иди домой. Папа не разрешает кататься на лошади.

— Ну вот! — огорченно сказал Сампэй. Так радостно было мчаться на лошади.

Недовольный, он вернулся домой.

— Папа! А почему нельзя кататься на лошади?

Отец нахмурился, а мама, словно уточняя, спросила:

— А кто тебя катал, ты знаешь?

— Дедушка с большой бородой в солдатской одежде.

— Гм…

— А что?

— Да ничего! Только на лошади ездить опасно. Если тот человек захочет снова покатать тебя, ты не садись.

— Ладно. А что, он плохой? Ты его знаешь, мама?

— Нет.

Непонятно как-то! Никогда еще ни мать, ни отец не говорили с Сампэем так строго. Он медленно вышел за ворота — старик ехал по дороге, ведущей в город.

Сампэй проводил взглядом старика, который ехал на лошади по горной дороге вдоль реки.

Странный какой-то дед! Сампэй хотел окликнуть его, но вспомнил, что мать не велела ему приближаться к старику. И Сампэй стоял на дороге до тех пор, пока всадник не скрылся за перевалом.

Вернувшись домой, Сампэй услышал, как Дзэнта говорил матери:

— Мама! А тот дед, что приезжал на лошади, вернул ихтиоловую мазь, просил поблагодарить тебя и сказал, что в следующее воскресенье привезет Сампэю подарок.

— Ну да! Ему же ничего не известно…

Эти слова не могли ускользнуть от внимания Сампэя.

— Мама! А что дедушке неизвестно? — спросил он.

— Да я говорю: неизвестный нам дедушка, зачем брать от него подарки?

Странные вещи происходят на свете! Сампэй вышел в сад, сел под хурму и стал думать.

— Что за человек, этот дед? Добрый или злой? — бормотал он себе под нос, склонив голову.

Тут пришел Дзэнта.

— Дзэнта! А кто этот дедушка?

— Да какой-то чужой дед.

— А я вот все думаю…

И Сампэй вспомнил, как дня два или три назад он писал сочинение в школе. «У нас нет ни дедушки, ни бабушки. Было бы хорошо, если бы они были», — написал он тогда. Однако теперь он не стал говорить об этом Дзэнте.

— Что же ты думаешь?.. — спросил Дзэнта.

— От этого дедушки пахнет настоящим дедушкой. Хороший запах у дедушки!

На самом деле он хотел сказать, что ему показалось, будто это их родной дедушка, но он не смог вымолвить этих слов.

— Дурак! — бросил Дзэнта и помчался к матери. — Мам! А Сампэй…

Сампэй покраснел от гнева и стыда. Догнав брата, он вцепился ему в плечо. Зачем он только сказал! Дзэнту надо отлупить, пока он не проболтался маме. Началась драка.

— Опять деретесь! — одернула их мама.

— А что он! — сказал Дзэнта.

— А он что! — сказал Сампэй.

— Довольно! — остановила их мама.

Они разошлись. Сампэй заметил усмешку на сомкнутых губах брата и первым крикнул:

— Эй, ты!

— Чего? — отозвался Дзэнта и, не выдержав, выдохнул: — Что, испугался?

И когда Сампэй ринулся на него снова, он отступил:

— Ну, не скажу! Не скажу! Не лезь.

И, сдержав смех, улизнул из комнаты. Однако, когда Сампэй ушел, потихоньку пробрался к матери и сообщил:

— Мама! А Сампэй сказал, что тот человек на лошади пахнет дедушкой, очень приятно пахнет.

— Неужели? — удивилась мама и, вопреки ожиданиям Дзэнты, не засмеялась, а взглянула на него серьезно и печально.

Вечером, когда Дзэнта и Сампэй уснули, Хисако спросила у мужа:

— Что же делать?

— О чем ты? — не понял тот.

— Да о дедушке Оно.

— А ничего не нужно делать.

— Но странно же! Да и Сампэя жалко. Сегодня, например, он сказал, что дедушка очень хорошо пахнет. Наверно, когда он ехал с ним на лошади, почувствовал что-то родное.

Итиро молчал с мрачным видом.

Здесь автор должен сообщить читателю, что старик на лошади был не кем иным, как отцом матери Дзэнты и Сампэя, то есть их дедушкой. Более десяти лет назад он отрекся от своей дочери из-за того, что она вышла замуж за Аояма Итиро, отца Сампэя и Дзэнты. В то время Аояма служил на фабрике у их деда. Там же работал некто Рокаи Тэйдзо. Когда он понял, что Аояма Итиро собирается жениться на дочери старика, он наговорил на Аояму, сказал, что тот «красный». Старик вспылил и отрекся от дочери. С тех пор и поселилось это горе в семье Аоямы Итиро. Они жили в Осаке, в Токио, затем вернулись на родину, купили несколько коров и занялись продажей молока. Прошло много лет. У старика не было детей, кроме дочери, и теперь, когда ему перевалило за семьдесят, он тосковал по ней. Но виду не показывал — очень гордился своим твердым характером, ведь когда-то, в молодые годы, он был кавалерийским поручиком. Не нашлось рядом никого, кто помог бы наладить отношения деда с семьей дочери. Опасались его вспыльчивого характера. Попробуй-ка заикнись — старик на глазах у всех разобьет вдребезги пепельницу.

А дочь его, напротив, была очень мягкой по характеру. И поэтому она говорила теперь мужу:

— Знаешь, Сампэй только недавно перестал спрашивать, почему у нас нет ни дедушки, ни бабушки. А то все приставал с расспросами.

Слушая жену, Итиро мрачнел и хмурился.

— Что же поделаешь! Это не по моей вине случилось, — заметил он.

— Понимаю. Я просто так говорю, — сказала Хисако.

— Ну вот что: или перестанем говорить попусту, или расскажем все детям, — решил Итиро.

Хисако задумалась.

— Еще и дедушка стал приезжать на лошади! Если так дальше пойдет, Сампэй непременно узнает, кто он.

— Ну и прекрасно! Пусть узнает.

— Но это может плохо кончиться. А если Сампэй станет навещать деда? Рокаи еще что-нибудь сочинит. Он же отменный лгун. А дедушка скор на расправу. Сразу же порвет с нами. Как подумаю об этом, содрогаюсь. И вдруг Рокаи станет ходить к нам? Я даже голос его слышать не могу!