— Желает добра? Не понимаю, — удивился Тоно.
Ингеборг жарко покраснела и, потупившись, крепко стиснула на груди руки. Однако ответила она почти бесстрастно:
— Вспомните о вашем уговоре с капитаном. Господин Ранильд тогда потребовал, чтобы ты, Эяна, ходила па кораблю одетая, а не в чем мать родила. Ты тогда не пожелала подчиниться, но я сказала, что… лучше будет, если ты выполнишь требование капитала. На том и порешили. Ты такая красивая, Эяна, в тысячу раз красивей смертной девушки. Если ты будешь щеголять голышом и дразнить своей женской прелестью матросов, до добра это не доведет. Разве ж смогут они смотреть на тебя спокойно?
Мы вышли в море и плывем навстречу смертельной опасности. Нельзя допустить, чтобы между нами разгорелась вражда.
Эяна усмехнулась — Мне даже в голову такое не пришло, — сказала она и вдруг вспыхнула.
— Неужели снова напялить это отвратительное вонючее тряпье! Зачем?
Почему я должна прятаться, от каких врагов скрываться? Да лучше убить матросов. Нас четверо, как-нибудь сумеем управлять кораблем.
Ранильд хотел было что-то сказать и уже открыл рот, но Тоно его опередил:
— Пустое дело, сестра. Выслушай меня. Мы сможем избавиться от ненавистных шерстяных тряпок, как только минуем Альс. Там спустимся на дно моря и отыщем себе какую-нибудь привычную и удобную одежду на развалинах нашего Лири. И тогда сбросим эту гнусную засаленную ветошь.
Итак, мир был восстановлен. Матросы, правда, по-прежнему похотливо поглядывали на Эяну и после того, как дети Ванимена оделись в платье, которое нашли на развалинах подводного города; переливающаяся всеми цветами радуги короткая туника Эяны, сшитая из рыбьей чешуи в три слоя, слишком соблазнительно облегала высокую грудь девушки и едва прикрывала бедра. Однако после стычки с капитаном Эяна стала осторожнее и слушалась советов Ингеборг.
Простая женщина из рыбачьего поселка, Ингеборг любила в одиночестве гулять по лесам, где шныряли бродяги и разбойники с большой дороги.
Это она отдала Эяне свою одежду, чтобы дочь морского царя могла поехать в Хадсунн. Это ей удалось заинтересовать Ранильда предстоящим плаванием. После разговора с капитаном она встретилась с детьми Ванимена на берегу Мариагер-фьорда и привела в гостиницу, где их ждал Ранильд. В конце концов сделка состоялась, Ранильд и Тоно ударили по рукам. Капитан с грехом пополам убедил матросов, что дело им предлагают выгодное. Угрюмый, изможденный и бледный Олаф Овессен, второй человек на судне после капитана, не колебался ни минуты, для него деньги решали все, всю свою жизнь он подчинил одной страсти — жажде наживы. Матросы Торбен и Лейв заявили, что в их жизни сотни раз бывали куда худшие передряги, от смерти не уйдешь, а чем гибель в борьбе с морским чудовищем хуже любого другого конца? Палле, Тиг и Сивард тоже с легкостью приняли предложение капитана. Лишь один матрос из команды Ранильда Гриба, тот, что был боцманом до Олафа Овессена, отказался участвовать в опасном плавании, и тогда на освободившееся место матроса взяли Нильса Йонсена, хоть и был он желторотым юнцом.
Никто из матросов не спрашивал Ранильда, что стало с бывшим боцманом «Хернинга». Судьба этого моряка была неизвестна, никто ничего не знал, более того, здесь была какая-то тайна, тем, кто что-то слышал о боцмане, священник строго-настрого запретил болтать на этот счет.
Боцман бесследно исчез, словно никогда его и не было на свете.
В первый день плавания «Хернинг» благополучно миновал коварные банки и грозные грохочущие буруны Каттегата, обогнул мыс Скаген и, пройдя Скагеррак, вышел в Северное море. Кораблю предстояло обогнуть с севера Шотландию, пройти мимо западного побережья Ирландии и плыть далее на юго-запад в ваодах Атлантического океана, «Хернинг», вне всякого сомнения, был превосходным парусником, и все же плавание предстояло долгое, капитан предполагал, что оно займет не менее двух недель, да и то, если ветер будет попутным. С Божьей помощью «Хернинг» проделал путь до того места в океане, где предположительно лежал на дне Аверорн, как раз за две недели.
Корабль не имел никакого груза, кроме того, что находился на палубе. В трюме, где спали матросы, было достаточно свободных спальных мест, но дети морского царя не могли даже подумать без отвращения об этом душном грязном логове, в котором кишели крысы и воняло потом и немытым человеческим телом. Они предпочли спать на палубе. Ни одеял ни спальных мешков им не требовалось, соломенные тюфяки их прекрасно устраивали. Все трое часто ныряли в море и плавали вокруг корабля, порой исчезали в глубине и по несколько часов не показывались на поверхности.
Однажды Ингеборг сказала Тоно, что ей тоже хотелось бы спать ночью на палубе, но Ранильд приказал ей ночевать в трюме и в любой момент быть готовой к тому, что кто-нибудь из матросов пожелает с нею переспать.
Тоно покачал головой.
— Люди — это грязный сброд, — заметил он.
— Твоя младшая сестра теперь тоже одна из них, — ответила Ингеборг. — А про свою мать Агнету ты что, забыл? А отец Кнуд и твои друзья из Альса?
— Верно… И ты тоже, Ингеборг, ты не такая. Когда вернемся домой…
