Дети Луны - [19]

— В Припяти? А что у нас в Припяти?

— У нас уже ничего. А у украинцев саркофаг стоит над четвертым блоком.

— Ну… Это ты хватил. До ближайшей атомной станции километров двести. И не слышал я ничего… Гражданская оборона опять же молчит.

— Она всегда молчит, — и Соколов поехал в присутствие или даже домой.

А я пошел к себе.

Если нет автомобиля, то, быть может, стоит купить велосипед?

Не такой, как у Соколова, а — горный.

Буду на нем по горам ездить. В отпуск поеду куда-нибудь в Альпы. Или на Валдайскую возвышенность. А для Маркизы приспособлю корзину на багажник.

То-то будет весело, то-то хорошо!

Глава 9

Видно, не судьба мне поспать вволю. У самого дома нагнал милицейский Уазик, и Ракитин, приоткрыв дверцу предложил:

— Подвезти?

— Да вот он, мой дом, будто не знаешь.

— Тогда зови в гости.

— Заходи, коли того… Пришел…

Николай выпрыгнул наружу, бодрый, энергичный, собранный. Мне стало досадно: отчего я такой квелый, словно вчерашнее картофельное пюре? Тоже хочу порхать и сереньким чирикать перепелом. Наступит ли время?

Отпустив машину (я едва успел сделать ручкой Степан Степанычу, водителю), он зашагал быстро и пружинисто, заставляя меня еще больше пожалеть о лишних килограммах и пренебрежении утренней гимнастикой. Еще и бегать похвально, по утрам, вслед уходящей ночи. В кроссовках от известной фирмы или даже босиком, по примеру Ивана Харитоновича. Стекло вот только мешает, битое стекло. А то бы побежал, слово даю, побежал, присоединившись к адептам босикомства. К их чести нужно сказать, что босикомцы не только не сорят, не только других призывают уважать землю, но и убирают ее при каждом удобном случае. Если увидишь в Теплом человека с ведерком, по пути подбирающем в него всякую дрянь, особенно битое стекло, то сразу ясно — босикомец!

Догнав у подъезда Ракитина, я придержал капитана за рукав:

— Вот здесь вчера некто напал на нашу санитарку, бабу Настю и нанес ей телесные повреждения. Искусал, проще говоря.

— Сильно искусал?

— Пришлось оперировать, переливать кровь.

— Она здесь…

— Она за мной приходила, из больницы. Ждала, пока я денусь. А некто на нее и напал. Я вышел, выстрелил из твоего пистолета.

— Из твоего, — поправил Ракитин.

— Выстрелил, он и убежал. Хороший газ, однако.

— Хороший, — лаконично ответил Николай. — Потерпевшая в сознании?

— Когда я уходил — спала после операции. Последствия шока.

— Ты думаешь, шока?

— Что ж еще? — удивился я.

— Очень надеюсь, что ты прав. Ладно зови меня внутрь.

Но пока я у двери шарил по карманам в поисках ключа, открылась дверь напротив, и выглянул Володя.

— А, Корней Петрович! — он юркнул назад и вышел уже с туристским топориком. — Давеча вы в машине оставили.

Не глядя на капитана, я взял топор.

— Как там старушка?

— Жива, спасибо, что подвез, — я торопливо открыл дверь.

Навстречу выскочила Маркиза, встала на задние лапы и обняла меня. Ну, не меня всего, а левую ногу.

— Понимающая кошка, — деликатно сказал капитан.

Вода, по счастью, была. Вместо электромотора трактор приспособили, иначе водокачка опустела бы в три часа. Мы, теплинские, смекалистые!

Посадив кошку на табуретку, я вымыл руки и заглянул в холодильник. Одно название, что холодильник — хранил я в нем продукты стратегического резерва, которым тепло не страшно. Преимущественно консервы.

И початую «Гжелку».

— Ты теплую водку пьешь?

— Я даже горячую пью. Наливай.

Но я все-таки прежде открыл «кальмары в собственном соку», «сайру тихоокеанскую» и нарезал черствого хлеба. Потом налил и водку. В один стакан.

— А себе?

— Перемирие у меня с водкой.

— Ага, понятно, — он выпил, закусил кальмаром, сайрой тоже не побрезговал. Потом налил уже сам, потом еще. Обе банки смолотил, а бутылку уполовинил.

— Я, понимаешь, с дежурства, как и ты, потому голодный. Прослышал, здесь пальба была, решил проведать. А ты не промах, еще и с топором! Отбил старушку.

Я скромно убрал топорик за холодильник.

— Если серьезно, то знай, ты поступил совершенно верно. И учти, в данном случае ничто не может считаться превышением обороны.

— В каком — данном?

— В этом самом. На твоих глазах напали на старушку… Кстати, ты разглядел нападавшего?

— Какое. Испугался, выстрелил. Инстинктивно.

— Инстинкты у тебя здоровые. И потому, действительно, объявить перемирие водке — идея своевременная.

— Еще бы. Ведь четверо пропали на моих глазах.

— Четверо?

Я перечислил — невропатолог и трое из «Скорой», что поехали в Соколовку.

— Забыл, — укоризненно покачал головой Николай.

— Кого?

— Уж не знаю, как правильней, кого или что…

— Ты имеешь в виду пропавший труп?

— С него, похоже, все и началось.

— «Пост хок эрго протпер хок» — блеснул я остатками институтской латыни.

— Кто пил, я или ты? Попрошу не выражаться на непонятных языках.

— «После этого — значит, вследствие этого», — перевел я.

— Пожалуй, не совсем так, — после короткого раздумья ответил Ракитин. — Скорее, все это — звенья одной цепи.

— Цепи? Какой-то безумец убивает женщину самым диким способом, словно она упырь из легенд. Потом он же, или другой безумец — или группа — похищают тело из морга. Одновременно, но совсем не обязательно в связи с похищением тела, исчезает больничный сторож, который, однако, вскоре обнаруживается у себя в сарае, повредившимся в рассудке. Спонтанная ликантропия — он, вообразив себя волком, кусает жену и нашего невропатолога. Доктор, накачав сторожа снотворным, отправляет того в областную психиатрическую больницу. Но и больной, и санитар, и водитель, едва отъехав, из машины куда-то исчезают. Невропатолог навещает меня, после чего тоже исчезает. Глубокой ночью у подъезда моего дома на санитарку нападает неопознанное лицо. Я верно излагаю?