Дети Кремля - [117]

Постепенно я отучился писать от собственного имени. Не заготавливал записок в «стол», про запас в надежде, что наступит время, когда они смогут понадобиться. Завидовал тем, кто способен на такой гражданский подвиг. Знал, как тяжки их судьбы, как жестоко обходились с неугодными литераторами, отправляя их по диссидентским маршрутам.

И червь сомнения — да нужно ли кому-нибудь мое писание? — и страх за семью, детей, и внутренний цензор — все, вместе взятое, никак не вдохновляло«.

Не позавидуешь. Посочувствуешь. Хотя в сталинские времена Алексею Ивановичу, попади он в такую же ситуацию, пришлось бы валить лес в Сибири. В лучшем случае.

* * *

Мечта сорокалетнего свергнутого Аджубея не сбылась. Он не вернулся на свой олимп. Он дожил жизнь хозяином прелестной дачи в живописном поселке «Летчик-испытатель». Рада Никитична похоронила его.

Многие и сегодня помнят этот блистательный взлет — ни один кремлевский зять за все большевистские годы не обладал таким редакторским талантом, такой смелостью, таким мастерством журналиста, таким дарованием человека, любящего свой газетный коллектив.

«Эпоха Аджубея» — называют старые журналисты те десять лет.

Думаю, Алексею Ивановичу повезло дважды: первый раз, когда он женился на Раде и затем, став зятем Хрущева, использовал свои природные данные, второй раз, когда он, попав в опалу, смог опереться на женщину, о которой можно только мечтать: в трудную минуту она защитила его от звания зятя Хрущева своей выдержкой, волей. И любовью.

Месть за отца, или Битва книг обиженных сыновей

Вечная проблема отцов и детей, столь остро существовавшая в русской жизни и литературе прошлого века, с точностью названа романом Ивана Сергеевича Тургенева. Она показала победу отцов над детьми, а иначе и не могло быть во время, когда писался роман. Евгений Базаров — в этом имени есть намек на героя пушкинского романа в стихах: Евгений Онегин просыпал свои вольнолюбивые семена в разночинную среду. Но оба Евгения — герои разных времен, и это отражают фамилии. Там Онега, река, нечто текучее, неуловимое. У Тургенева базар, реальность и действие.

Тургенев умерщвляет Базарова, не зная, что делать с ним. Да и другие писатели его эпохи, хотя сама жизнь покажет, как преображаются в политиков вчерашние естествоиспытатели, не смогут, не захотят или поостерегутся выводить на свои страницы в качестве героев террористов и социалистов. Великие творцы девятнадцатого века уйдут либо в войну 1812 года, не доведя повествование до Сенатской площади, либо изобразят, как Достоевский, пародии на революционеров. А жизнь тем временем будет плодить их, чем дальше, тем определеннее.

Я перечитала роман «Отцы и дети», увидела в Базарове угаданные Тургеневым некоторые черты Дмитрия Каракозова… И подумала: Александр Ульянов действительно духовный сын Каракозова, он четко пошел вслед за ним.

В двадцатом веке наступили времена, когда отцов и детей смешали и разделили особые исторические события: из оппонентов они превратились во врагов.

Советская идеология предложила своему обществу тему отцов и детей в истории Павлика Морозова, мальчика, предавшего отца ради идеи, объявив Павлика образцом для подражания.

На протяжении большевистской истории отцы и дети должны были быть единодушны в преданности партии и правительству. Два афоризма: «Яблоко от яблони недалеко падает» и «Сын за отца не отвечает» противоречили один другому и на бумаге, и в жизни. Сталин на словах утверждал второй афоризм, а поступал согласно первому: дети отвечали за отцов с первой же минуты изгнания родителя из любых эшелонов власти. Особенно из кремлевского.

При Сталине дети Каменева, Бухарина, Троцкого, Уборевича, Тухачевского, Егорова и других — ответили.

При Хрущеве дети Берия, Маленкова и иже с ними тоже пусть не так страшно, но ответили.

При Брежневе — и Сергей Хрущев, и Аджубей, и другие, еще мягче, — ответили.

* * *

Всякое действие рождает противодействие. Получив возможность в конце столетия проявить характер и вернуть врагам отцов сыновний долг, кремлевские дети пишут…

В последние годы вышли книги:

Сергей Хрущев. «Пенсионер союзного значения», 1991 год.

Андрей Маленков. «О моем отце Георгии Маленкове», 1992 год.

Серго Берия. «Мой отец — Лаврентий Берия», 1994 год.

Разные по объему, разные по мастерству изложения, они похожи, как братья.

Сначала речь идет о прекрасных предках, потом о самой семье, тоже без сучка и задоринки.

О матерях — самые высокие, но безликие слова. Нина Берия, Валерия Голубцова, Нина Хрущева выглядят в этих книгах как полотна художников социалистического реализма: имена разные, а картины на одно лицо.

Отцы? Можно смело в каждой из книг менять местами имена отцов — ничего не изменится: вместо Хрущева — Берия, вместо Берия — Маленков, вместо Маленкова — Хрущев или Берия.

Серго Берия винит во всех грехах сталинского общества и даже в репрессиях Маленкова и Хрущева. И делает это вполне убедительно, несмотря на общеизвестную репутацию его отца.

Андрей Маленков во всем винит Берия и Хрущева сотоварищи, убравших его отца с главного места на вершине власти. И тоже убедительно.

Сергей Хрущев винит Берия и Маленкова и, конечно, возвращает Брежневу шипы, вонзенные им в сердце Никиты Сергеевича. Убедительно.