Дети иллюзий - [93]

Какое-то время проходит в молчании. Военнослужащие допивают пиво, девочка успевает два раза упасть и один раз получить по заднице, а бабки – обсудить повышение цен на основные продукты питания.

– У тебя пьеса с собой? – неожиданно спрашивает Татьяна.

– С собой, – отвечаю я удивлённо, – а что?

– Дай, пожалуйста, хочу ещё раз перечитать. Кстати, долго ещё нам ждать зелёного счастья?

Достаю из сумки скреплённые «крокодилом» листы и отдаю Татьяне.

– Да уже должна быть…

Будто ждавшая моих слов, из-за леса подаёт голос невидимая пока электричка.

Произошедшее совершенно не укладывается у меня в голове. С Татьяной, кажется, происходит нечто подобное. Она делает вид, что внимательно читает мою писанину, но сама, по-моему, думает совсем о другом. Давно я не видел её такой рассеянной.

– Ты только не обижайся, но то, что ты написал, не пьеса, а рассказ, – говорит она. – Хороший, но рассказ.

– И что?

Татьяна пожимает плечами:

– Ничего. Отдам Аньке всё, как есть, пусть сама разбирается.

– Как думаешь, это можно поставить на сцене?

Татьяна вновь пожимает плечами, но теперь в её жесте гораздо больше равнодушия, чем прежде:

– Ну, если по «Повести о настоящем человеке» оперу поставили… Ты свою задачу выполнил, пусть теперь чета Гумилёвых отдувается.

«И то верно, – думаю я, про себя усмехнувшись, – чего я вообще дёргаюсь…»

За окном становится меньше зелени. Начинают мелькать индустриальные пейзажи.

– Подъезжаем? – спрашивает Татьяна.

– Нет, это только «Мытищи», ещё полчаса трястись, – отвечаю я, поглаживая её по руке. – И всё-таки я не понимаю, что такое случилось с Олегом, хоть ты тресни!

Татьяна тяжело вздыхает:

– Просто он изменился. Это часто происходит с людьми в нашем с тобой возрасте. Бывает, правда, что они останавливаются в своём развитии на уровне седьмого класса школы, но тут не тот вариант.

– Ты считаешь, что произошедшие с ним перемены – это прогресс? – удивляюсь я.

Острые Татьянины плечи поднимаются вверх, а затем резко опускаются:

– Я бы сказала: «эволюция». Он просто пошёл по этому пути развития, вот и всё. – Долгая пауза. – А может, заигрался, как Анька. Сам же его Микеланджело обозвал.

Мы расстаёмся с ней в метро. Она едет домой, я будто бы на встречу с клиентом, а на самом деле к Насте. Мы с ней не разговаривали с того самого дня, когда поссорились. Желание увидеться с ней возникло ещё в электричке, и окрепло после того, как Татьяна заявила, что хочет этот вечер провести одна. Меня в сталинском доме, разумеется, никто не ждёт, но это и к лучшему: хочу сделать сюрприз, совсем в духе художницы-передвижницы.

В знакомый подъезд я захожу, когда только начинает темнеть. Поднимаюсь пешком на этаж, чувствуя, как с каждой преодолённой ступенькой сильнее стучит сердце. И дело тут не в физической нагрузке. Вот, наконец, пятый. Дверь от лестницы налево. Нажимаю на пипку чёрного звонка, к которой какой-то шутник подрисовал на штукатурке уши и улыбку Микки-Мауса.

Мне приходится позвонить ещё трижды, пока из-за двери не слышатся тяжёлые приближающиеся шаги и какой-то странный хруст.

– Кто? – вопрошает искажённый, но всё же легко узнаваемый голос.

– Ёж в манто! – отзываюсь я.

– Манто давай, а сам шагай, – отвечает голос.

Пауза.

– Это Валерий, – говорю я чуть громче, – я к Насте пришёл.

– А, Валерий…

Пауза.

– Артём Иванович, может, вы всё-таки откроете?

– Может, и открою…

Дверь таки открывается, являя довольную жующую физиономию друга семьи, от которой веет какой-то несусветной гадостью.

– Прошу…

– Благодарю, покорно, – я протискиваюсь внутрь, стараясь не попасть под Тёмсиков «факел».

«Чего же надо такого сожрать, чтобы так воняло, – думаю я, разуваясь и спешно минуя коридор, – просто атака на Ипре…»

На кухне меня донельзя удивлённым взглядом встречает Настина бабушка.

– А Настёны нет, – говорит она, отодвигая от себя блюдо с тем, что, судя по запаху, съел Тёмсик.

– А где она, можно спросить?

Бабушка встаёт из-за стола, вытирает руки о передник и подходит ко мне:

– Валерий, врать я тебе не хочу, поэтому слушай.

Мне на плечо ложится сухонькая ладошка:

– Как это ни грустно звучит, но в жизни моей внучки появился другой человек.

– Кто? – чувствуя, как у меня в районе затылка начинает обильно проступать пот.

Бабушка улыбается, и в этой её улыбке я вижу Настю.

– Не знаю, – говорит она ласково, – да и какая теперь разница…

– Действительно, разницы никакой… – отвечаю я машинально, – вы абсолютно правы.

Удивительно, но я совершенно спокоен. Взмокший затылок и спина не в счёт. Ещё в ушах немного шумит, и ноги ватные.

– Кушать будешь? – прорывается бабушка сквозь помехи. – Я как раз крыжовник с чесноком приготовила.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, отступая к двери, – я не голоден…

– Смотри, а то Тёмсику очень понравилось…

– Ну, что я тебе говорил? – нагло прочавкивает Тёмсик в прихожей.

Собираю всю оставшуюся волю в кулак:

– Артём Горыныч, шли бы вы в жопу.

– Пока что идёшь ты, – невозмутимо отвечает тот, – причём уверенно.

4

– Оноре де Босяк! – с надрывом выкрикивает конферансье, и на сцену выкатывается ещё больше располневший с нашей последней встречи тот, кто ещё зимой назывался: Просто Петька.