Дети, играющие в прятки на траве - [132]

— Пап, — тихонько произнес я, принимаясь вдруг ужасно волноваться, — пап, мне надо кое-что тебе сказать. Ты извини, но очень срочное…

— Ну? — недовольно и нетерпеливо подстегнул отец. — Нашел же время!.. Что случилось?

— Пап, а с биксами что будет — ну, когда мы прилетим домой? С Барнахом, например, или с Харрахом?

— Да тебе-то что за дело?! Тоже мне, разведчик!.. Я еще не знаю. Неизвестно! Не решили! — буркнул, даже и не глянув на меня, отец, похоже, занятый сейчас совсем другими, более конкретными проблемами. — А почему… — тут он, как хищник, встрепенулся, — почему ты и Харраха к ним приплел? (Теперь уже и Сидор-шах прислушался к беседе.) Я тебя не понимаю.

— То, что Фока — бикс, вы знали? Или ты случайно угадал? — не унимался я. — А наш информатекарь?

— Я случайно ничего не говорю, — сказал отец. — Но что за странные вопросы у тебя?

— Пап, — я набрал побольше воздуха в грудь и на несколько секунд прервал дыхание, чтоб успокоиться, еще Яршая меня этому учил, — а то, что и Харрах — такой же бикс, как остальные, это тоже вам известно?

— Вот уж извини, дружок. — Взгляд у отца стал разом ледяной и страшный, бешеный стал взгляд. — Ты сам-то понимаешь, что ты говоришь?

— Еще бы! Так, выходит, вы не знали… — удовлетворенно покивал я. — Ничего не знали? Очень жаль.

— Аты, голубчик, малость — не того? От нынешней-то встряски, а? — игриво-напряженно улыбнулся Сидор-шах. Он часто любит пошутить… Да так, что после этого случайный человек заикой станет навсегда…

— Где доказательства? — свирепо прошипел отец. — Ты можешь — хоть одно?..

— Могу, — с достоинством ответил я. — Барнах сам сообщил об этом. Здесь, сегодня, всем! Пока вас не было, он все и рассказал. И даже существует запись его речи — можете послушать, хоть сейчас… У них теперь есть собственные дети — биксы научились. И под видом человеческих детей они растят их. Ну, не сами… Например, Яршая взял на воспитание Харраха. А все думали, что это — его сын… Не верите — спросите у Барнаха. Или у собачников — они как раз записывали все и уж, наверное, запомнили. А то — Яршаю тряханите хорошенько…

— Так чего ж ты до сих пор молчал? — сказал отец, мрачнее тучи. Я пожал плечами. — Ведь когда еще до этой записи дошли бы руки! Сколько времени прошляпили бы!.. Дьявол!.. Это все меняет, в корне. Ты и сам, поди, не понимаешь… Вот она, паскудная биксоидная раса! Биксовы отродья… Началось!.. — он злобно сплюнул. — Эх, прошляпили… А ведь намеки — были, даже допускали, что когда-нибудь… Не верилось! И дождались теперь, как мордой — в грязь… Хотя… Еще не вечер! Я так полагаю, это — лишь начало. Мы еще поборемся. Посмотрим, кто — кого!.. Спасибо, что сказал. На редкость вовремя… Ты — настоящий человек! Таких я уважаю. Может, о тебе когда-нибудь еще и книгу кто напишет… Да! — лицо его разгладилось, чуть зарумянилось, и он легонько, как-то по-особенному добродушно потрепал меня ладонью по загривку. — Мы, конечно, будем проверять, но… Ох, Яршая, плут! Великий музыкант… Предатель он великий! Столько лет молчал!.. Ну, ничего, мы с ним сочтемся… Эх, банан, басурман, барабан! Вот жизнь!..

У меня словно камень с плеч свалился. Сразу все на свете сделалось легко и просто. И определенно — вот что важно. Где-то я, понятно, сознавал, что этими признаниями я отныне отсекаю в своей жизни многое — наотмашь и безжалостно — и с многим в жизни мне теперь придется распроститься, вероятно, навсегда. Да, с многим и со многими. И все-таки какая это сила — слово!.. Вот ты был, казалось бы, никто — и сразу, с полуоборота сделался вершителем чужих судеб. Или, напротив, был велик и почитаем — и в момент всего лишился, стал букашкой, даже хуже, чем букашкой, — только оттого, что кто-то вовремя ввернул одно-единственное слово… Я собою в те минуты был вполне доволен. Не могу сказать, чтоб горд, — я просто долг исполнил свой, и только, — но спокойствие и удовлетворение внезапно испытал такие, о которых и не помышлял ни разу. Словно пережил оргазм души… Я стал взрослей как будто, справедливей и мудрее. Удивительное чувство! Расслабление, раскованность… И — никакого сожаления. Уместно сожалеть, когда никто не помышлял, а ты вдруг взял — и сделал, вопреки всему, такое сотворил, что остальным, и не заслуживавшим вовсе, сделалось, по милости твоей, тоскливо и погано. А ведь тут-то шаг мой был — во благо'. Пусть кому-то и доставил неудобства… Нет сомнения: не я — так кто-нибудь другой (да те же самые собачники, любой из них!) чуть позже непременно рассказал бы обо всем отцу или соратникам его, из городских. Теперь это не важно… Для меня — не важно! Главное, я первым начал бить тревогу, первым проявил сноровку, бдительность и человечность — в лучшем смысле слова: принес пользу людям. Я — предостерег! И в мыслях не было, что предал самым подлым образом, донес… Нет! Угрызенья совести не мучили нисколько. И я чувствовал, что с этого момента я избрал свою судьбу… А между тем всех, кто собрался на поляне, приготовились грузить в машины. Кто-то из собачников пытался сделать деру под шумок, но беглецов немедленно ловили и — кого пинками, а кого и по-хорошему, без долгих уговоров — возвращали к ожидающим посадки. Надобно сказать, собачники не выглядели слишком удрученными. Они язвительно посмеивались, отпускали шутки в адрес окружных властей, иные даже распевали пафосные песни — словом, возвращение домой никто из них не то чтоб не воспринимал всерьез, но явно не рассматривал как некую прелюдию к чему-либо ужасному. Похоже, наказания, которого они заслуживали, эти люди вовсе не боялись. Наблюдать такое было странно и достаточно противно. Получалось, что собачники и впрямь готовились отделаться лишь небольшим испугом, будто зная наперед: по-настоящему их ни в каких грехах не обвинят. Однако!.. А вот биксы, вроде бы едва не распростившиеся с жизнью, — те, наоборот, стояли тихо и, пожалуй, были искренне подавлены. Хотелось бы знать — чем? Ведь их всех только что спасли! И уж кому бы песни петь да радоваться!.. Нет-нет, никогда я не пойму их, никогда! Хотел спросить насчет них у отца, но тот уже ушел — руководить погрузкой… Ираидка и ее раскрашенные, голые архаровки так и юлили около собачников, так к ним в открытую и надирались — просто срам смотреть! Как будто настоящими героями собачники и были… Вот и разберись теперь, кто прав, кто виноват и кто на самом деле эту западню подстроил. И зачем — к тому же! Биксов девки Ираидкины из принципа в упор не замечали, а ведь были среди них парнишки — не чета собачникам, такие кобелины! Впрочем, тут загадки нет: каким бы ни был бикс, хоть сто раз распрекрасным, главная его беда — не человек он, нелюдь! Этим все и объясняется… Хотя, признаться, в те минуты искренней вражды и отвращения я к биксам не испытывал. Напротив, даже чувство жалости какое-то свербило. Я же знал,