Дети, играющие в прятки на траве. Легендарь - [38]

— По сути, только тем, что это — новый, непохожий разум, хоть и близкий человеческому. Так, по крайней мере, принято считать, что близкий…Но! Хотим мы или нет, упорно предъявляющий нам целый спектр реальных и болезненных проблем, которые необходимо разрешать — сегодня, здесь!

— Что ж, снова — разделение, опять — антагонизм? — с тоской вздохнул Яршая. — До чего же надоело!

— Я не исключаю, — неожиданно взгляд доктора стал жестким и надменным, — что всепланетарное, природное единство, привлекающее вас, для разума заказано. Недопустимо — раз и навсегда. Он может развиваться только в разобщенном состоянии. Конечно, одна часть способна временно подстраиваться, примыкать к другой, однако ненадолго…

— Но уже всего дверасы! — простонал Яршая.

— Думаете, так легко их слить друг с другом? Полагаете, они лелеют эту сокровенную мечту? Навряд ли. Впрочем, они тоже могут стать единым целым. Если вдруг на горизонте замаячит кто-то третий… И возникнет острая потребность показать и доказать, что он — чужой.

— Короче, вы считаете, что разум развивается, отталкиваясь от другого? Отрицая оппонента?

— Или допустимого коллегу — в некотором отдаленном будущем. Хотя оно не обязательно наступит, это будущее. Вот в чем дело.

— Значит, так на так, а воевать — придется? Это грустно. Вывод, для которого я так и не созрел. — Яршая вытащил из заднего кармана носовой платок и громко высморкался. — Вот беда, — пожаловался он, — как лето на исходе — непременно простужаюсь!.. И стараюсь вроде поберечься, сколько препаратов перевел, а толку — чуть.

— Зато у биксов с этим все в порядке, — чуть заметно улыбнулся доктор Грах.

— Да, ни одна холера к ним не липнет, — покивал Яршая. — Это подмечали с самого начала… Только ведь и многие мои друзья…

— А биксы — все! Еще одно отличие от коренныхлюдей.

И это диковатое словечко «коренных» меня невольно поразило, но из вежливости, да и памятуя, как мне выговаривали прежде, я смолчал.

— Увы! — Яршая коротко всплеснул руками.

— Горевать тут бесполезно. Надо принимать как данность, — с вызовом ответил доктор Грах. — Похоже, биосоциум немыслим на Земле. Мечты останутся мечтами. И придется все-таки планету разделять по расовому признаку. Приятно нам или не очень… Я не спорю: может, где-то во Вселенной все идет иначе… Но сие — за гранью человеческого опыта.

— А что? — внезапно вскинул голову Яршая. — Было б замечательно — объединить усилия людей и биксов и попробовать шагнуть за эту грань. Чтобы понять… Уразуметь, в конце концов, как жить, не унижая, не пытаясь истребить друг друга! Как договориться и всем жить счастливо… Я не верю, что нельзя. Пустые отговорки демагогов. И пора бы честно заявить: не только люди бедствуют — у биксов тоже доля не ахти. Иной раз думаешь о них, а сердце так и разрывается от боли и тоски…

Я сделал вид, что не расслышал ничего. Естественно! Поскольку за такие-то слова теперь любого можно было подвести под монастырь. В два счета. И сиди здесь, предположим, мой папаша… Да почти любой!

— Но что особо показательно и даже удивляет, — подал голос доктор, — биксы сами никаких конфликтов не хотят. Учтите! По каналам информации такие вещи не проходят, но я слышал сам — об этом в городе частенько шепчутся… По сути, биксов вынуждают, вот в чем дело. Им конфликт не нужен. Никому не нужен, если здраво рассуждать. А биксам — и подавно. И они по мере сил — сейчас и впредь…

— Будем надеяться… А то, что люди нынче не молчат, — отметил с удовлетворением Яршая, — безусловно, факт отрадный, не дает впасть в беспросветный пессимизм. Если так пойдет и дальше… Я всегда считал, что разум не допустит угасания культуры. Не одним прогрессом он берет. Есть кое-что и поважнее…

— Ах, Яршая, миленький, голубчик, успокойся, — ласково, но твердо прервала его Айдора, — ты нас утомил всех со своим прогрессом. Каждый раз, как только сядем ужинать… Ну неужели больше нет на свете тем для разговоров? Здесь же дети. Что они подумают?

— Что музыкант Яршая, кроме сочиненья нот, еще умеет и трепаться, — подмигнул он нам обоим. — Выше головы! Когда все кончится, я вам такие песни сочиню! По пачке — каждому. По десять штук. И пойте на здоровье.

Дети, как же, с возмущением подумал я. И это представление в мозгах у взрослых намертво застряло: мол, сидят со всеми вместе за столом два остолопа, ничего не понимают — разве можно в их присутствии на умные-то темы говорить?! А что мы трахаем девчонок и у нас пистоны будь здоров — узнай бы кто-нибудь из взрослых, как бы, интересно, стали относиться к нам? Опять: сю-сю? Или смекнули бы в конце концов, что не такие уж и дети мы теперь и, если захотим, то многое поймем не хуже этих всех разумников, а может, даже лучше, потому что не висит на нас балласт привычек и дурацких опасений. Дети рядом — значит, начинай размазывать по стенам розовые сопли, так, выходит? Нет уж, пусть Яршая, сколько бы заслуг за ним ни числилось, не строит из себя титана мысли, не воображает о себе!.. Поскольку разговор прервался и внимание переключилось на Харраха и меня, а мой приятель все сидел, польщенный, как девчонка, и глазами только хлопал, я решил, что надобно ответить мне — ведь неудобно же молчать, когда тебе о чем-то говорят, а ты и ухом не ведешь, будто оглох совсем. Или придурок просто — и тогда тебе и впрямь не место среди взрослых, так оно выходит… Я чуть-чуть подумал, подбирая верные слова, — хотелось поддержать высокий стиль беседы, дать ответ на уровне — и наконец негромко, но со всей возможной убежденностью, сказал: