Дети Грозы. Драконья кровь - [12]

Ненависть – это нежелание видеть. Видеть что? Вы можете логично ответить, что объект ненависти. Однако все мы знаем, что ненависть и так слепа и объекта не видит,  а видит лишь что-то свое, не имеющее зачастую ни малейшего отношения к объекту, которому приписываются достойные кары злодеяния. Значит, ненависть — это нежелание видеть кое-что другое.

Если конкретнее, то себя. Да. Именно себя. Те свои решения и поступки, которые настолько отвратительны и неприемлемы для самого человека, что он буквально выпихивает их из своей зоны ответственности и приписывает… да кому угодно, лишь бы не себе.

Чуете, к чему я клоню. Да, именно к тому, что любая ненависть — это ненависть к себе, отрицание себя, помноженное на самый любимый человеческий обман: обвинение кого угодно, кроме самого себя…

С.ш. Бруно Майнер, из лекции «Природа эмоций»

1 день журавля, Риль Суардис

Шуалейда шера Суардис

Вельса длилась и длилась. Шу притопывала, кружилась и улыбалась так, что скулы задеревенели. Дайм тоже улыбался — и молчал, спокойно изучая обстановку в зале. Может быть, если бы он злился, ревновал или обижался, Шу было бы проще. Но он вел себя, будто красавец-раб рядом с ней — не более чем мелкая прихоть балованной девчонки, на которую не стоит обращать внимания. И, что самое ужасное, она сама вела себя именно как девчонка. Отослала Тигренка домой, как надоевшую игрушку, и осталась с Даймом. Злые боги, но что она может поделать? Заявить, что разлюбила Дайма и прогнать? Вот уж точно девчонка. К тому же… к тому же Дайм не поверит, и правильно сделает.

— С каких это пор Альгредо любезничает с Сильво? — не переставая улыбаться, шепнул Дайм.

Шу словно окатило холодной водой: о чем я думаю! Она проследила за взглядом Дайма до сервированных в дальнем конце зала столов, остановилась на Альгредо и его собеседниках, Сильво и пожилом бездарном незнакомце. Тот что-то рассказывал, размахивая наколотым на вилку канапе. Оказавшиеся поблизости шеры останавливались, улыбались и присоединялись к беседе.

— Сильво странно себя ведет, — ответила Шу. — На днях я просила Урмано выяснить, в чем дело.

— С Шампуром определенно что-то не так. С герцогом тоже. — Дайм взглядом показал на Таис Альгредо, танцующую все с тем же Торрелавьехой. — У вас моровое поветрие?

Конечно же, Дайм не сказал «у всех, начиная с тебя», но это и не требовалось. Она и так ощущала себя полной дурой.

Жар прилил к щекам, Шу сбилась с ритма, едва не наступив Дайму на ногу.

— Прости.

— Вашему высочеству пора немного проветриться, — усмехнулся Дайм и, подхватив Шу под руку, повел прочь из зала.

На недовольство шеров, которым они мешали танцевать, и на оживленное перешептывание он не обращал внимания. Шу, впрочем, тоже. Единственного человека, которого могло бы огорчить ее бегство вместе с Даймом, и на чье мнение ей не было плевать, здесь все равно не было. Возможно, Тигренок послушается и останется в покоях? На несколько мгновений Шу перестала видеть окружающее, сосредоточившись на поисках его ауры… и облегченно выдохнула, найдя золотые отблески в парке, неподалеку от башни Заката.

Слава Двуединым, он не сбежал.

— Шу, что случилось? — сжал ее руку Дайм, возвращая в реальность.

— Ничего, — покачала головой она и попыталась улыбнуться. — Ничего нового.

Дайм улыбнулся в ответ, призвал два бокала с ледяным ардо, один подал ей.

— Тебе определенно нужно расслабиться, моя Гроза. Поверь, мир не рухнет, если ты на полчаса отвлечешься.

«Ты прав. Спасибо», — подумала, она, прикрывая глаза и отпивая глоток. Ей в самом деле стоит успокоиться, обдумать ситуацию и поговорить с Даймом. Не на виду у благородных шеров.

Парк встретил их прохладой, нежными напевами флейты под аккомпанемент цикад и перемигиванием цветных жуков, летающих между деревьями. Над дорожками сияли радуги, по лужайкам бродили единороги, в фонтане играли в ладоши две русалки, то и дело смеясь, феи со стрекозьими крыльями водили хороводы над цветами, а гоблины в шапочках с бубенцами прыгали через ручьи и играли в салочки. Фантомы отличались от настоящих волшебных существ лишь куда более милым характером и леденцовым видом. И, конечно же, золотая пыльца, окутывающая фей, вовсе не была настоящей пыльцой циль — той, что по восемьдесят империалов за наперсток. Вряд ли бы феи, порождение света, вышли к людям по просьбе темного шера Бастерхази, не так ли? Ведь феи не любят темных.

О том, что Остров Фей посреди Вали-Эр они создали втроем — светлый, темный и сумрачная — Шу предпочла не вспоминать. Да и втроем это совсем не то, что в одиночку.

Словно насмехаясь над ней, с ветки цветущего апельсина спорхнула фея. Она приземлилась на край бокала, покачнулась, рассыпая пыльцу с крыльев, и нырнула в вино. Шу замерла, пытаясь сообразить, это снова фантом или настоящая фея? И не утонет ли она? Но тонуть фея и не думала. Через миг она вынырнула, забралась на край бокала, отряхнула волосы и крылья — и со звонким смехом взлетела, присоединившись к хороводу над дорожкой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Эта настоящая, — с оттенком печали усмехнулся Дайм, стер каплю вина с открытого плеча Шуалейды и провел затянутой в перчатку ладонью по ее руке вниз. — Выпей, тебе не помешает немного расслабиться.