Дети Горного Клана - [21]

Но переменившийся взгляд нетерпеливо ожидающего работорговца вернул её к действительности: им плевать, чего она хочет - главное, что хотят они. И сейчас им нужно, чтобы она вошла туда. Рана на спине заныла, словно лишний раз напоминая об этом и подталкивая девочку: «Иди, вперёд, ты же не хочешь, чтобы было хуже?».

Вдохнув поглубже, словно намереваясь погрузиться в воду с головой, Лида сделала шаг в полумрак палатки, зажмурившись, как будто ожидая увидеть там нечто, что как минимум повергнет её в ужас. Но тут в нос ударил сладковатый, приятно лелеющий сознание запах, и глаза сами собой раскрылись, а из груди невольно вырвался изумлённый вздох.

Внутри стоял длинный стол, уставленный различными тарелками, тазами и кувшинами. Причём ни один из них не был пуст: где-то лежали куски хлеба, не с пылу с жару, но всё ещё неплохо выглядящие, где-то груда яблок, ласкающие взор своей наливной краснотой, здесь была и курица, манящая чуть подгоревшей корочкой, и даже гроздья винограда, а в кувшинах ждал своего часа мутноватый сок. Лида даже не заметила, как рот наполнился слюной, а в горле неожиданно стало так сухо, что показалось, будто там неведомым образом уютно расположилась целая пустыня: она не ела уже несколько суток, а воды пила лишь единожды, во время одной из остановок каравана, вёзшего рабов. Так что она невольно приблизилась к столу, совершенно позабыв о том, где находится. Но ей напомнил об этом раздавшийся откуда-то сбоку до боли знакомый голос:

- Нравится?

Лида дёрнулась и отпрыгнула в сторону, обернувшись на звук. Перед ней стоял тот, кого она наградила тремя так и не зажившими царапинами, что зияли на его щеке глубокими провалами.

Но на этот раз она не испугалась. Она дала себе обещание там, в вонючей повозке работорговцев, день ото дня слушая стенания убитых горем баб и лупящих их за подобное мужиков: она больше не будет бояться. Будет достойной горного клана, будет достойной своих родителей. Горец не должен бояться, словно грязный, трусливый дворовый щенок, но при этом он не должен идти напролом, как баран, с честью оберегая то, что зовётся жизнью - таков был завет отца, и он всегда следовал ему. Так и она будет следовать - хватит слёз. Наревелась...

- Чего шугаешься? - обнажил свои гнилые зубы мужчина, упав на стул, что стоял на одном из концов стола, и, закинув ногу на ногу, кивнул на еду: - Налетай, чё стоишь то?! Или, думаешь, я один зажраться этим собрался?! - он громко и противно рассмеялся, хватаясь за живот, отчего-то посчитав сказанное смешным.

Но Лида так и осталась стоять, даже не посмотрев на еду. Больше всего сейчас она желала накинуться на неё, наплевав на все чёртовы правила приличия, и наесться до отвала, давясь сладким соком. Но менее всего она желала этого в присутствии того, кто обрёк её на рабское существование. И потому она просто стояла на месте, насквозь прожигая взглядом сидевшего напротив неё мужчину.

Ему не понравился её взгляд.

- Присаживайся, - чуть настойчивее повторил он, и улыбка исчезла с его лица. - Ты ведь голодная, так? Не бойся, не отравлено - смысла тебя травить у меня никакого. - Он подождал хоть какой бы то ни было реакции и, когда оной не последовало, с размаху ударил ладонью по столу, отчего тот задрожал, и один из кувшинов, не удержав равновесия, упал, разлив всё своё содержимое. - ЖИВО СЕЛА И ЖРИ!

Это подействовало. Рефлекторно стиснув кулачки, Лида здраво рассудила, что не в её положении злить того, кто, по сути, сейчас властен над её жизнью. И не верила она в эти глупые разговоры о том, что, мол, их жизням ничего не грозит, ибо они товар, причём товар ходовой, и разбрасываться подобным - глупо, если не опасно, ведь за порчу имущества можно лишиться не только больших денег, но и головы. Нет, всё не так. Захотят - убьют, а там уж разберутся, в конце концов можно с лёгкостью соврать, будто раб пытался бежать, или, может, спёр у кого-то нож, напав на стражу. Люди - народ ушлый, и в любой, даже, казалось бы, безвыходной ситуации, найдут лазейку, которая если не решит абсолютно все проблемы, то уж точно их сократит. Потому девочка покорно села на стул с противоположной от работорговца стороны стола и деликатно пододвинула к себе тарелку с курицей... На это мужчина довольно кивнул и сам потянулся к тарелкам.

На странность, несмотря на то, что Лида была чертовски голодна, ей приходилось насильно запихивать в себя даже маленькие кусочки - в горле словно застрял ком, да и былой уверенности в том, что она сметёт всё со стола в один миг, не осталось: девочка ела деликатно, медленно, пользуясь оказавшимися под рукой вилкой и ножом, и стороннему наблюдателю могло бы показаться, что она и вовсе какая-нибудь благородная, что сейчас окончит свой обед и, как всегда, пойдёт в город, подышать свежим воздухом или похвастаться новым платьем.

Ещё больше осложнял ситуацию взгляд работорговца. Тот не отводил его от Лиды ни на мгновение, даже когда жевал с противным чавканьем куриную ножку, грыз яблоко, или наливал сок в кубок. От этого взгляда Лиде становилось неуютно, и руки, разрезающие хлеб, начинали мелко дрожать, нарезая неровные ломти. Она уже видела подобный взгляд. Так смотрели в их деревне мальчишки на девушек, что, в связи с определённым возрастом или природным даром обзавелись выдающимися (во всех смыслах) формами тела. И провожали они подобным взглядом девушек до того самого момента, пока те не скроются из виду, а порой и припускали за ними следом, стараясь подольше насладиться предметом своего обожания.