Дети гламура - [19]

И Жанна вышла, споткнувшись о порог. Очень бледная Юля трясущимися руками вынимала из ушей сережки.

— Ну, это прямо я не знаю, — пробормотал Кирилл. — Лелька, что ты там возишься?

— Туфли ищу, — пробормотала Ольга.

— Не надо, она уже уехала. Слышишь? Черт, Лавров! Неловко-то как получилось!

— Правда, — вздохнул Дмитрий. — Но я думаю, все утрясется как-нибудь.

Ему уже хотелось, чтобы все уехали. Он мог думать только о будущей ночи.

ГЛАВА 10

— Я думаю, тебе подойдет вот это, — сказала Юля, рывком снимая с вешалки брючный костюм — строгий и роскошный, шелковый, цвета старого вина.

Мать послушно закивала. Дочери видней. Ишь, как выправилась, какое на ней красивое платье, какая прическа! А какого мужика отхватила — молодой, видный! И не паразит какой-нибудь, который норовит на дармовщинку попользоваться, а богатый, предложение сделал! Она всегда знала, что дочери здравого смысла не занимать. Юля умница, не в нее пошла. Уж точно не в нее.

Татьяна Витальевна увидела дочь из окошка. Юля стояла на перроне в красном платье. В красном, удивительно красивом, удивительно шедшем к ее бледному лицу, темным волосам. И настигло, оглушило воспоминание: дочь в красном стеганом атласном одеяле, крохотная мордаха кривится, ребенок жалобно хнычет, он голоден, а молоко приливает к груди так сильно — до боли. Она почувствовала знакомое томление, слепой порыв материнской любви, беспощадной и бесконечной, — когда с подножки поезда кинулась к дочери, обняла ее, зарыдала, но та была, как всегда, спокойна и холодно приговаривала, поглаживая ее по спине: «Ну что ты, что ты». А потом еще был красивый молодой человек, который так ласково улыбался ей и, кажется, даже робел немного, и душистая прохлада внутри невиданной машины, и тишина голубой спальни в доме будущего зятя! Спальню отвели ей, и некоторое время пришлось посидеть на застеленной голубым атласным покрывалом кровати, зажмурившись, чтобы не выпустить неожиданных, никчемных слез. Девчонке удалось! Она была права, она создана для этого мира, для алмазного сверкания, и дивных ароматов, и атласной гладкости. Остается признать ее правоту.

И Юлька видела признание матери и ее смятение. Вначале ей это доставило удовольствие и приятно пощекотало самолюбие: «Вот смотри, Татьяна Витальевна, какая я стала! А ты говорила, что пропаду в Москве!» Потом удовольствие сменилось неловкостью. За ее старомодный, хотя и довольно приличный костюм, за новые, очень дешевые на вид туфли на покривившихся уже каблуках, за претенциозную блестящую сумочку-кошелек, которая так нелепо выглядела в больших, натруженных руках… А более всего — за этот робкий взгляд, за подобострастное отношение к будущему зятю… Но потом на смену стыду пришло другое чувство. Почему это она должна стыдиться? Нет, ей нужно гордиться! И она будет ею гордиться, как бы трудно ей ни пришлось! Она купит ей самые красивые вещи — на свои деньги! Новые туфли из самой мягкой кожи, чтобы удобно было ее разбитым, больным ногам… И вообще все, что есть у этих столичных холеных дам!

А Татьяна Витальевна и возразить не смела — только зажмуривалась, когда дочь платила у кассы, и не купюры доставала из кокетливого бумажника, а карточки. Карточки какие-то! Кто их знает. А ведь, бывало, манку на воде варила, пальто свое Юльке на юбку перелицовывала! Столько лет заботилась, обувала-одевала, себе во всем отказывала… Теперь пусть дочь похлопочет! Тем более что денег у молодых от этого не убавится. Зять человек серьезный, богатый.

Дмитрий закурил, включил радио и стал высматривать Юльку. Смешно — ведь знает, что они с матерью с минуты на минуту выйдут из магазина, и все равно нервничает, косится в окно, как будто она может исчезнуть из его жизни так же внезапно и необъяснимо, как и появилась. И в то же время именно в эти редкие мгновения, когда она исчезала из поля зрения, освобождая его от сладкого дурмана своей красоты, он обретал способность трезво оценить свое положение. В эти редкие мгновения он не мог не признаться себе, что его женитьба, пожалуй, несколько скоропалительна. Об этом говорили косые взгляды — сослуживцев, друзей. Причем Лавров не мог даже сердиться на своих подчиненных и на своих друзей, прекрасно понимая их недоумение. Но как им всем было объяснить, что он ждал эту женщину всю жизнь, даже тогда, когда не знал ее вовсе, и теперь не может позволить ей проскользнуть мимо? Тем более что Юлечка стоически переносила и завистливо-недобрые взгляды, и колючие шепотки за спиной. Именно она тогда начала этот разговор, убедив Лаврова, что ее не задевают пересуды посторонних, что для нее, разумеется, важно мнение его друзей, но она считает, что это мнение изменится, когда они узнают ее получше…

И оставалось еще одно — Жанна. Она так и не объявилась с того памятного вечера. Трубку не брала, сама не звонила. Юлька так смешно боялась встречи с ней! Бывшие подруги не могли не встретиться на студии. Но все, кажется, прошло неплохо. Вещи она от Жанны забрала на следующий же день после помолвки и переехала к Лаврову — вот уже целый месяц, как он жил в неиссякаемом дурмане страсти.