Дети доброй надежды - [174]
Страстное желание удушить французскую революцию овладело всероссийской помещицей — императрицей Екатериной, и на этой почве она объединилась со своим недавним противником Густавом III, шведским королем.
«Мы с ним — записал в 1791 году Храповицкий, — часто в мыслях разъезжаем по Сене в канонерских лодках». Россия и Швеция договорились о совместной посылке войск во Францию, и представители императрицы предлагали немецким князьям и австрийскому императору Леопольду II вступить в этот союз. Но 1 марта 1792 года последовала загадочная смерть Леопольда, а спустя четыре дня был убит на маскарадном балу Густав. Весть об этом была получена в Петербурге 7 апреля. На другой же день столицу облетел слух о каком-то французе Бассевиле, якобы пробравшемся через границу для того, чтобы покончить с Екатериной II. Слух этот, видимо, был пущен нарочно, с целью оправдать расправу императрицы с некоторыми неугодными ей лицами. Так, 13 апреля она подписала указ об издателе Новико́ве: «Взять под присмотр и допросить»...
Утром 31 января 1793 года Екатерина узнала о казни Людовика XVI. Это известие так на нее подействовало, что она заболела, слегла и в течение двух дней почти никого не принимала.
Казнь французского короля произошла 10 января 1793 года. Храповицкий в своем дневнике отметил: «Замечательное стечение чисел с 10-е генваря 1775 года: в Москве казнен Пугачев».
В столице объявили шестинедельный траур.
Храповицкий был одним из немногих, кто имел в эти дни доступ к императрице. С ним она обсуждала «варварский поступок французов» и однажды высказалась, что этих людей следует «совершенно истребить, вплоть до имени их».
«Выздоровев», она тотчас же взялась за дело и прежде всего дала Сенату указ. Объявляя о разрыве отношений между Россией и Францией впредь до восстановления в ней «порядка» и «законной власти», Екатерина запрещала всем своим подданным иметь какое-либо общение с этой страной. Из России высылались все французы, исключая тех, кто под присягой отречется от «революционных правил» и не будет поддерживать никакой связи со своей родиной до тех пор, пока ее императорское величество не соизволит это им разрешить.
Но покоя не было: тень Пугачева по-прежнему стояла над страною, и Екатерина терялась в поисках «спасительных» мер.
Уже сидел в Шлиссельбургском замке просветитель Новико́в; три года уже, как томился в Сибири Радищев. Уже были изъяты книги русской «вольной» печати, и адъютант «главнокомандующего в Москве», князя Прозоровского, — Кушников, — давно уже сжег их, потратив на это несколько бессонных ночей подряд.
И все же, несмотря ни на что, «крамольное», вольное русское слово в десятках «пасквилей» и подметных писем преследовало Екатерину на каждом шату.
В Москве появились сатирические листки с карикатурами на темы из русской жизни. Более сорока дворянских фамилий были осмеяны в этих листках живым народным языком. Так, Алексей Орлов, брат фаворита императрицы, был изображен погоняющим рысаков, а под этой картинкой красовалась подпись: «Гоняю лошадей, могу гонять и людей».
Отставной престарелый чиновник Попов послал под чужим именем императрице, в Сенат, Синод и многим высоким особам письма, доказывая необходимость немедленного освобождения крестьян. «Постарайся, государь, — писал он канцлеру А. А. Безбородко, — погасить малую искру, доколе не возгорится великое пламя». Попов доказывал, что земледельцы более полезны отечеству, чем дворяне, ибо, защищая отечество, первые несут «жизнь свою и делают (дворян) в сем подвиге... собой великими». О крепостниках же он писал: «Кажется, не созданы князи, цари, императоры, государи, бояре, вельможи и прочие сановники, а созданы люди; все, носящие указанные титулы, тоже только люди, и титулы им присвоены другими людьми, а между тем человек у человека стал изнуренным невольником, один продает другого, как продают скот!»
Этого замечательного русского человека заточили в монастырь. Он был знаком с Новико́вым и, возможно, через него знал книгу Радищева. В разных уголках России раздавались смелые голоса против крепостничества и деспотизма. Но русский вольнодумец этих лет — Кречетов — не возлагал никаких надежд на подметные письма. «Для государыни они ничто, — говорил он, — ее хоть пилой пили».
На вольнодумцев доносили; при этом среди поставщиков «материала» для Тайной экспедиции видное место занимали французские эмигранты, таким путем зарабатывавшие в России свой горький хлеб.
Один же из них, «кавалер» Роже, упросил императрицу дать ему место коменданта где-нибудь подальше, где жизнь дешевле. Его назначили в Петропавловскую крепость, Оренбургской губернии, и он отбыл туда. Через несколько месяцев от него получилось известие. «Прибыв в местность, где должна была находиться моя крепость, — писал он, — я с ужасом узнал, что ее нет, так как двадцать лет тому назад ее уничтожил Пугачев».
