Дети большого дома - [183]

Крепко зажав огрызок карандаша в толстых пальцах, парторг роты Тоноян делал пометки в своей тетрадке.

Остроносый лейтенант-ереванец не отводил зачарованных глаз от Аршакяна. Он ничего не записывал, хотя на коленях у него лежала тетрадка с карандашом. Лейтенант-саратовец, напротив не поднимал головы от своего планшета: он быстро стенографировал, стараясь не пропустить ни одного слова. Небольшой сержант, парторг одной из рот, кивком головы подтверждал каждое слово Аршакяна, словно батальонный комиссар выражал не свои, а его мысли.

— Тяжелое положение создалось в Сталинграде, очень тяжелое! Несколько кварталов города в руках врага. Но гитлеровцы не хозяева занятых ими кварталов! Из дома в дом, из одной улицы в другую они пробираются ползком, не смеют шагать во весь рост. Им не удалось войти в Сталинград через главный ход, так они попытаются пробраться туда через черный. А черным ходом является наше Клетское направление. Они попытаются прорваться отсюда, чтоб с севера зайти в тыл Сталинграду. Следовательно, мы также сражаемся за Сталинград. Мы тоже сталинградцы! Это должен сознавать каждый командир, каждый коммунист, каждый рядовой боец.

Лейтенант-саратовец нервно записывал, пальцы его дрожали. Глаза маленького сержанта блестели, он усиленно кивал головой, подтверждая, что все сказанное комиссаром правильно. Арсен, тяжело дыша, ловил ускользавший огрызок карандаша, старательно записывал и вновь поднимал внимательный взгляд на лицо Аршакяна. Волновались и остальные. У бывшего работника прокуратуры был растерянный вид, словно у человека, попавшего в совершенно незнакомый мир: он старается приспособиться, не выказать охватившего его изумления и чувствует сам, что задача очень трудна…

— Тяжелое положение создалось для нашей родины. Что требуется сейчас от каждого политработника, от каждого коммуниста нашей армии?

Аршакян отвечал на каждый вопрос просто, понятно, обводя спокойным взглядом слушателей, без малейших следов спешки и тревоги.

— Боец, подающий сейчас заявление о приеме в партию, — это завтрашний герой, которого нужно хорошо узнать и оказать ему помощь…

То сильней, то слабей доносилась трескотня пулеметов. Постепенно утихала артиллерийская перестрелка.

LXXVII

Совещание закончилось в 23.00.

Заместители командиров рот по политической части вместе с парторгами ушли к себе. Аршакян, майор Малышев и младший лейтенант Бурденко вышли из блиндажа. Стоя в кустах, они молча смотрели в сторону Дона. Когда на противоположном берегу взлетали ракеты, река отливала расплавленным серебром, но через несколько минут вновь окутывалась тьмой.

— Мы с Бурденко пойдем в первую роту, — сказал комбату Аршакян. — Поговорим там с парнями.

Вместе с Бурденко и лейтенантом Арташесом Кюрегяном, бывшим работником прокуратуры, Аршакян обошел окопы взводов, поговорил с бойцами. Дон был не дальше сорока — пятидесяти шагов. Его широкая лента то становилась видима, то снова пропадала во мгле.

В одном из окопов Аршакян встретил Мусраилова и, как старому знакомому, радостно пожал ему руку.

За все время, пока они обходили окопы, лейтенант Кюрегян не проронил ни слова. Он внимательно прислушивался к беседе Аршакяна и Бурденко с бойцами, но сам не находил слов, чтобы принять в ней участие.

Ночевать пошли к командиру роты. Бойцы нарубили веток, разостлали на полу. Аршакян, Бурденко и Кюрегян улеглись в ряд, чтоб отдохнуть.

По небу бежали караваны тучек, закрывали на миг мерцающие звезды и, расползаясь, вновь открывали темносинее небо. Постепенно тучи рассеялись, очистился и засиял весь небосвод. Везде, где бы ты ни был, над тобой нависает то же знакомое небо, звезды приветливо мигают тебе, улыбаются, словно зная тебя с раннего детства. Блеснет вдруг звездочка, скатится с неба, оставляя за собой светящийся след. За нею — другая, третья… И так век за веком надают с неба звезды, а все как будто не уменьшается их число…

Бурденко повернулся лицом к Аршакяну.

— Товарищ батальонный комиссар, хотел я вас спросить насчет страха. Ну что это такое — страх? Откуда он происходит? Во время войны — это еще понятно. А я знавал людей, что и в обыкновенное время боялись. Да и кроме того, бывает человек, ну трус трусом, а пройдет время, и делается он настоящим героем! То покажется тебе, что понял, в чем тут дело, то опять удивление берет. Слыхал я, будто страх от слабого сознания бывает. Но я встречал умных людей, которые все как есть понимают, еще и другим могут объяснить, а как наступит момент — боятся, да и только! Сами стыдятся своего страха, а поди ж ты, боятся… Что же получается — был страх и всегда должен быть, что ли?

— Да, страх был всегда. Он такой же древний, как и сам человек. Но он не должен вечно жить в человеке!

Тигран подсунул ветки повыше, чтоб можно было облокотиться об изголовье. Бурденко повернулся на спину, Присел на ветки. Не спавший Кюрегян молча прислушивался к их беседе.

— Был страх, но не должно его быть! — продолжал Аршакян. — Наступит время, когда наши потомки будут свободно жить одним единым обществом, и не будет надобности что-либо отнимать друг у друга. Людям не придет в голову угрожать друг другу, а природа перестанет внушать страх, потому что все будет до конца понятно разуму человека. Слуга страшился могущества господина, слабая страна — нападения могущественной. Не будет ни слуг, ни господ, не будет могущественных И слабых стран! Это время наступит, и я завидую человеку будущего! Но и ему, этому человеку будущего, будет за что благодарить нас… То же самое можно сказать И о чувстве ненависти. Мы сегодня ото всей души ненавидим тех людей, которые стремятся навсегда утвердить насилие на земле. И тот, в ком сильна эта ненависть, кажется нам самым достойным человеком. Но мы и ненавидим ведь именно для того, чтоб наступило время, когда чувство ненависти бесследно исчезнет из человеческого сердца!