Дети большого дома - [157]

— Что я?! — резко спросила Шура. — Какое преступление совершила бы ваша жена, если б, узнав, что вы ранены, приехала искать вас?

— Так жена — дело иное, — равнодушно ответил лейтенант. — Одним словом, говорят вам, чтоб вы вернулись домой.

— Вы не имеете права приказывать мне! — возмутилась Шура. — Я обращусь к начальнику госпиталя!

— Есть у него время заниматься подобными делами!

Но у начальника госпиталя нашлось время заняться делом Шуры. Женщина в форме военврача провела Шуру к нему.

Военврач внимательно выслушал Шуру и, вызвав того же лейтенанта, приказал узнать, у них ли в госпитале находится лейтенант Ираклий Микаберидзе или уже эвакуирован в тыл. Седой, медлительный военврач объяснил Шуре, что большая часть больных госпиталя в этот день была эвакуирована, и среди них немало тех, которых в это утро перебросили сюда из медсанбатов; их привезли, зарегистрировали и немедленно отправили в тыл.

— Может случиться, что и вашего знакомого уже нет здесь.

Так и оказалось.

Вернувшись с какими-то списками в руках, рябой лейтенант доложил, что в группе раненых, эвакуированных полчаса назад, находится и младший лейтенант Ираклий Микаберидзе.

Докладывая начальнику, лейтенант бросил на Шуру взгляд, яснее слов говоривший: «К начальнику обратилась? Изволь!»

— Но я уже больше получаса нахожусь здесь! — волновалась Шура. — Значит, могла бы увидеться с ним. Куда его послали, вы можете сказать мне?

Начальник госпиталя сочувственно улыбнулся.

— Раненых отправили в дальние города. Очень сожалею… Ничего, отыщете его после войны. Может быть, и найдете, или скорее он найдет вас.

Столько ласки и сочувствия было в словах старого доктора и столько отеческой доброты на его лице!

Смущенно поблагодарив его, Шура вышла из госпиталя.

До позднего вечера встревоженная Вера Тарасовна ждала дочь.

Доехав до Вовчи, Шура молча вошла в погреб. Видя расстроенное лицо дочери, мать предположила, что случилась какая-то беда.

— Ну, Шура?!

Шура кинулась на шею матери и разрыдалась.

— Не нашла я его, мама. Могла найти и не нашла!

Немного успокоившись, она рассказала матери, как искала Ираклия.

Поняв, что сейчас творится в душе у дочери, мать постаралась подбодрить и утешить ее.

— Ты должна радоваться тому, что он жив и поправляется. Если он действительно любит тебя — напишет, не потеряете друг друга. Если же не будет писать, значит…

Догадавшись, что мать подразумевает: «значит, не любит тебя», — Шура спокойно и уверенно ответила:

— Я не сомневаюсь, мама, что он любит меня. И что не забудет.

Всю эту ночь она то и дело просыпалась.

— Мама, проснулась? — рано утром тихо позвала она, поворачиваясь лицом к матери.

— Давно уже не сплю, — отозвалась Вера Тарасовна. — И ты совсем не отдохнула за ночь. Говорила во сне, стонала, вскрикивала. Напрасно ты мучаешь себя, Шура. Видишь, случилось то, что и должно было случиться: война отодвинулась от нас. Худшее мы уже пережили, нужно держать себя в руках, доченька.

— Мама, не хочешь ты меня понять…

Вера Тарасовна открыла дверь. В подвал ворвался свежий утренний воздух, неся с собой ощущение бодрости.

Мать и дочь сели завтракать. Потом Шура встала, подошла к полочке, взяла две книги и молча направилась к двери.

— Ты куда, Шура, в библиотеку?

Шура остановилась у двери, повернулась лицом к матери.

— Мама, я сегодня подаю заявление… в армию иду.

С улицы послышались громкие голоса и шум. Мать с дочерью выбежали во двор.

У самых ворот их встретил председатель горсовета Дьяченко, окруженный группой людей.

— Готовьтесь выехать, Вера Тарасовна! — взволнованно произнес Дьяченко. — Город эвакуируется. Захватите с собой самое необходимое. Может быть, удастся с автомашиной… Если нет — на повозке.

Вера Тарасовна и Шура окаменели от неожиданности.

— Как же это, Вася?!

— Приказ получен, Вера Тарасовна, — объяснил Дьяченко. — И для меня это полная неожиданность.

— Неужели они опять придут?

— Ничего не могу сказать, Вера Тарасовна. Вы готовьтесь.

— Но у нас нет ни повозки, ни лошадей.

— Вы будьте готовы, а мы подумаем. Через два часа нужно выехать.

Председатель горсовета ушел вместе со своими спутниками. Мать и дочь остались стоять около ворот. Приказ казался невероятным. За последние шесть месяцев линия фронта постепенно отодвигалась от Вовчи. Правда, неприятель обстреливал город из орудий и минометов, но об эвакуации никогда не было речи. Тревожными, но все же советскими буднями жил город все эти трудные месяцы. И вот теперь, когда фронт отдалился, вдруг приказ об эвакуации.

Точно с безоблачного, ясного неба грянул гром…

LXVII

Жители маленького городка хорошо знали председателя горсовета Василия Дьяченко. Многие и звали его не «товарищем Дьяченко», а просто «Васей».

Дьяченко вначале и сам не поверил, что город может быть оставлен в то время, когда со дня на день ждали освобождения Харькова. Он ведь был приглашен принять участие в совещании актива работников освобожденных районов Харьковской области, говорил с секретарем обкома, который так и сказал: «Скоро будем в Харькове. Сейчас перед нами стоит задача — возможно быстрее восстановить хозяйство области и помочь фронту».

И вдруг эвакуация… Приказ получен был на рассвете. Сейчас уже восемь часов, а обещанных машин все нет. Нужно было вывезти архивы учреждений и семьи, которым больше всего грозила опасность. Сердце Дьяченко обливалось кровью, когда он смотрел на родной городок, где пролетело его детство.