Дети большого дома - [149]

Когда Микаберидзе добежал по ходам сообщения до окопов на левом фланге, там уже собрались бойцы. К поясам у них были привязаны связки, да и на дне окопа лежали кучки гранат. Один из бойцов быстро готовил новые связки — по нескольку штук вместе.

— Почему вы связываете гранаты один? — удивился комиссар. — А ну, давайте еще двоих!

Еще двое бойцов нагнулись над гранатами.

Окоп был глубокий и узкий, очень удобный для укрытия от танковой атаки. Если даже танк пройдет над головой, когда ты сидишь в таком окопе, то не раздавит. Только трудно было выглядывать из такого окопа: неприятель усиленным минометным огнем обстреливал всю местность вокруг полкового НП.

— Остановим, значит, товарищи? — спросил комиссар после того, как все устроились на своих местах.

Боец, готовивший связки гранат, приподнял голову и взглянул на комиссара:

— Остановим, товарищ комиссар!

Микаберидзе повернулся, чтобы увидеть, кто это сказал.

Это был Игорь Славин. Его взгляд говорил гораздо больше того, что он сказал словами. В глазах бойца не было тревоги или страха, в них ясно читалась уверенность, удивительное спокойствие.

Комиссар весело улыбнулся.

— Ну, обороняй свою Вовчу, Славин!

— Это Ивчук из Вовчи, товарищ комиссар, а я туляк. Знаете, есть такой город — Тула.

Шалва Микаберидзе оглядел бойцов. Некоторые с нервной сосредоточенностью, другие спокойно выдержали испытующий взгляд комиссара. «Эти выстоят!» — подумал Микаберидзе. Почувствовав, что кто-то стал у нею за спиной, комиссар обернулся.

— И ты здесь, Хачикян?

Каро ответил улыбкой.

— После боя разрешу тебе проведать Зулалян. Она в армейском госпитале, там же, где Ираклий. Уже поправляется. А до тех пор повоюем вместе.

Каро смутился и одновременно удивился тому, что комиссару известны его взаимоотношения с Анник. Иначе зачем бы комиссару посылать его в армейский госпиталь? А он-то думал, что об этом никто ничего не знает. Ощущение опасности исчезло, товарищи показались Каро еще дороже, чем прежде, а жизнь еще более прекрасной.

Очень близко от бруствера, быть может, даже на нем, одна за другой разорвались три мины. Вместе с бойцами и комиссар инстинктивно присел на дно окопа. Кто-то из бойцов упал на него. Осколки со свистом пронеслись над головой, в окоп посыпалась земля. Когда все поднялись на ноги, комиссар увидел, что его прикрыл своим телом Каро Хачикян.

Танков еще не было слышно. Может быть, гул моторов заглушался артиллерийской стрельбой и разрывами снарядов? Может быть, танки проходят мимо, а они, сидя в окопе, прозевали их?

Микаберидзе подтянулся на руках, лег грудью на бруствер и поднес к глазам бинокль. Впереди ничего не было видно — ни танков, ни людей. Все пространство между батальонами и полковым КП было закрыто облаками дыма и пыли, которые то редели и рассеивались, то опять сгущались от новых разрывов.

Налево, немного впереди окопа, комиссар заметил замаскированную кустами батарею. Хорошо, что так близко расположена батарея, да еще противотанковая! Кто-то потянул комиссара за пояс. Микаберидзе обернулся к Каро:

— Что тебе?

— Разрешите мне посмотреть, товарищ комиссар! Опасно.

В окоп спрыгнул командир комендантского взвода. Смуглое лицо Иваниди сейчас было красным. Он крепко стискивал челюсти, чтоб побороть нервное возбуждение.

— Ну, как там у комполка? — справился комиссар.

— Пока ничего нового, товарищ комиссар, — отозвался Иваниди. — Замечено пять танков. Притаились в балке. Наши жарят по ним из орудий, не позволяют двигаться ни вперед, ни назад.

— Это в которой же они балке?

Подтянувшись к брустверу, Иваниди лег рядом с комиссаром. Балка была в том направлении, где сгустился непроницаемый дым, смешанный с пылью. Это и был огневой заслон, поставленный артиллерией перед вражескими танками. Смогут ли танки прорваться сквозь эту преграду?

Комиссар спустился в окоп, достал из кармана целлулоидный портсигар, взял папиросу, закурил, отбросил обуглившуюся спичку и спокойно оглядел бойцов. Казалось, всегда видел он рядом с собой этих русских ясноглазых парней, чернобровых кавказских юношей с орлиными носами и широколицых молодых казахов с выпуклым лбом и узкими глазами… Все они были равно дороги ему, равно родными.

— Остановим. Не пройдут! — негромко проговорил он, как бы говоря сам с собой.

— Ясно! — подтвердил один из бойцов и попросил разрешения закурить.

— Танки показались, товарищ комиссар! — крикнул Хачикян, сползая с бруствера вниз и протягивая комиссару бинокль.

Микаберидзе отшвырнул папиросу. Боец высыпал обратно в карман махорку. Все жадно припали к брустверу.

— Не высовывать головы из окопа! — предупредил комиссар, оставляя только за собой право нарушать свой приказ.

Вынырнув из балки, две зеленоватые громады быстро приближались к штабным окопам, то пропадая в дыму и пыли, то появляясь снова. За ними вскоре выполз и третий танк.

Вокруг вражеских танков рвались снаряды. После каждого взрыва казалось, что танки остановились. Но через минуту видно было, что исполинские черепахи, каким-то чудом ставшие быстроходными, вновь катятся по полю, упорно двигаясь вперед. Около бруствера начали разрываться вражеские мины. Каро опять стал просить комиссара спуститься в окоп. Вслед за ним сполз в окоп и сам Каро.