Дети большого дома - [14]
Люди с молчаливым, уважением приветствовали эти эшелоны. Молоденькие девушки и юноши бросали в окна уходящих на фронт вагонов букеты цветов и сложенные в треугольник письма «Солдатам, едущим на фронт»…
Изменился тон разговоров — меньше стало зубоскальства и шуток. Алдибек Мусраилов рассказывал о себе, но товарищи слушали его рассеянно. Он рассказывал о том, сколько вырабатывал трудодней в колхозе до призыва в армию, как полюбил одну девушку. «Глаза у нее красивые, ай, какие красивые, точно на картинке нарисованные!» И она его любила, но не выходила гулять, боялась отца. А отец у нее — председатель колхоза, и Алдибек раскритиковал его в районной газете. За день до призыва в армию Алдибек смело вошел в дом председателя и сказал: «Отец, ухожу в армию, пришел попрощаться».
Председатель сидел на ковре и пил чай, подсчитывая что-то на лежащих рядом счетах. Он пригласил Алдибека присесть. Алдибек сел и сказал: «Я люблю твою дочь, если отдадите ее за другого, не вернусь я больше в это село, уйду в другой колхоз и увезу Хадиджу от мужа, прямо тебе говорю!»
Председатель колхоза засмеялся: «Пришел меня пугать! Да я и басмачей не боялся, парень».
Потом обнял Алдибека: «Поезжай и служи; в другой колхоз ты не пойдешь!»
А в день отъезда поцеловал Алдибек в глаза свою Хадиджэ. Поздно вечером это было, в саду, далеко от дома…
Гамидов снова вполголоса запел песню о садах Гянджи.
Аргам Вардуни больше не ложился. Он внимательно смотрел на осенние поля Северного Кавказа, на бесконечную степь. Широк и беспределен был горизонт, а солнце — более низкое, чем в Армении, — скользило к западу. Далекие хутора, крестовины ветряных мельниц приближались и тотчас же исчезали за горизонтом, а навстречу двигались новые картины. Пейзаж казался однообразным и бесконечным, а день — прозрачным, нереальным, словно приснившимся.
Приближаясь к станции, поезд замедлил ход. Группа девушек, стоявшая на перроне, начала бросать в окна вагонов букеты цветов. Два из них упали к ногам Аргама. Он поднял их и приветственно помахал рукой девушкам. В середину вагона влетело письмо, сложенное треугольником. Из рук Гамидова его выхватил Алдибек.
Поезд остановился рядом с санитарным составом. Аргам подошел к одному вагону. В открытые двери ему видны были лежавшие на полках раненые. Руки и ноги у некоторых были вытянуты, точно деревянные; у других не было видно ни лица, ни глаз — одни бинты. У самых дверей лежал боец с бледным лицом, заострившимся носом и запавшими глазами. Аргам шагнул ближе и спросил:
— Где вы были ранены?
Солдат взглянул на него молча и как будто безразлично. Думая, что спрашивают, куда он ранен, ответил:
— Ногу там оставил, отвоевался, конец…
— Ампутировали ногу?
— Он ампутировал, осколок его мины…
Из глубины вагона послышался слабый голос:
— Сестрица, умирает раненный в живот…
От этих слов у Аргама мороз пробежал по коже.
— А вы туда едете, что ли? — спросил раненый.
— Да.
— Надо ехать. — Раненый сделал усилие, чтобы повернуться на бок и продолжал: — Против танка трудно, конечно… но потерь больше от его минометов. Нельзя ложиться, когда контратака. Опасно. Нужно идти вперед. А во время обороны, если у тебя хорошие окопы, пусть он стреляет сколько хочет!
— А много у него танков?
— Все у него есть. Но без танков он плохо воюет, никудышный вояка, я сам видел.
Не то от сильной боли, не то от неудобного положения раненый снова повернулся.
Слышно было, как в вагоне сестра спросила:
— Который это?
— Вот этот, — ответил тот же слабый голос, что немного раньше звал медсестру. — Отмучился уже, бедняга!
По спине Аргама опять пробежала дрожь.
Точно смерть реяла на черных крыльях рядом с Ар-гамом.
— Что вы там делаете, сейчас же подняться в вагон! — неожиданно послышался сердитый возглас.
Это был командир батальона Юрченко.
— Любопытство ни к чему. Пройдите сейчас же на свое место! — приказал он Аргаму.
Аргам молча поднялся в вагон. Оба поезда тронулись одновременно — один на север, другой на юг.
Аргам взобрался на свою полку, лег на спину и бесцельно уставился в потолок. Не отдавая себе отчета, он принялся считать доски на потолке: «Одна, две, три… всего шестнадцать досок». Снова и снова принимался он считать. И каждый раз выходило шестнадцать, а он снова принимался считать сначала: «Раз, два, три… пятнадцать, шестнадцать».
Он не слышал голоса Тонояна, который, коверкая русские слова и нарушая правила грамматики, объяснял русским товарищам, каким способом из винограда изготовляют вино, дошаб[3], суджух[4] и прочие вкусные вещи.
VII
Такой ночи бойцам не приходилось еще видеть. Поезд шел то лесом — и тогда тьма сгущалась; то выходил в открытое поле — и тогда виден был багровый горизонт, точно и глубокой ночью еще пылал закат. Грохот поезда мешал бойцам слышать гул отдаленных разрывов. Фронт был уже близко…
По небу бродили бесчисленные белые лучи прожекторов. Они перекрещивались, сливались и мгновенно отбегали друг от друга, чтобы в другом месте световыми фонтанами снова разорвать ночную тьму.
Ночь была полна гула самолетов — прерывистого, похожего на вой «уа, уа, уа…» — или же протяжного и непрерывного «у-у-у…»
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.